- Поехали.
И мы поехали. Купили белые розы в магазине на выезде из города, я держала букет в руках по дороге к кладбищу, и понимала, что переживаю. Словно, мы ехали не на могилу, словно мне предстояло очень важное знакомство. Я время от времени украдкой кидала на Давида долгие взгляды, но он всю дорогу молчал, думал о чём-то, и на меня внимания не обращал.
Слишком мало времени прошло, всего два года. Чувства родителей абсолютно понятны. Они вроде и живут своей жизнью, изо дня в день, но смириться с потерей всё ещё не получается. И боль, и отчаяние накрывают неожиданно, спонтанно, и бывает так, что сбивают с ног. Вот как вчера, в самый тяжёлый день года.
- Маша, - сказал Давид, когда мы остановились. Я в первый момент не поняла, что он имеет в виду, а потом разглядела впереди, за одной из оград, знакомую фигуру. Точнее, две фигуры. С Машей рядом стоял Павел, и я вдруг подумала о том, что всё правильно. Родители приехали на могилу сына, и у обоих жизнь продолжается. Если жизнь после смерти всё же есть, как рассказывают некоторые, если ушедшие нас видят, или чувствуют, что угодно, то маленький Артём должен порадоваться за маму и папу.
- Зачем здесь этот мужик? – проворчал Давид, когда мы вышли из машины.
Я еле слышно шикнула на него.
- Перестань. Значит, для Маши это важно.
Давид выразительно на меня уставился, надо сказать, что с претензией, и тогда я задала ему встречный вопрос:
- А зачем я здесь?
- Что значит зачем? – удивился он. – Ты её подруга!
- Да, и твоя подруга, - с оттенком иронии поддакнула я, и взяла его под руку. – Я для всех подруга. – Попросила: - Веди себя спокойно, он хороший человек.
- А ты уже знаешь, что он хороший человек!
- Тише. Если ты будешь вести себя сдержаннее и дружелюбнее, вы познакомитесь, и ты сам в этом убедишься. По крайней мере, сможешь вынести своё решение. А тебя, фыркающего, терпеть очень трудно.
- То есть, я задира и заноза в заднице?
Я глаза закатила, решив, что не буду поддаваться на провокации. Мы неспешно приближались к могиле, я продолжала держать Давида под руку, а к груди прижимать розы. Маша, наконец, нас заметила, и я ей улыбнулась. Павел тоже обернулся, посмотрел. Я заметила, что оценивающе приглядывается к Давиду. Чтобы как-то разрядить обстановку, я с ним поздоровалась.
- Здравствуйте, Павел.
Он в ответ кивнул. Выглядел очень серьёзным и собранным. И, что бы ни говорил Давид, как бы не переживал и даже не возмущался, Павел рядом с Машей смотрелся очень естественно. Будто они были знакомы очень давно, и по одному его решительному взгляду можно было точно сказать – он готов в любой момент протянуть руку, чтобы подхватить любимую женщину. Не то, что упасть, покачнуться не даст. Разве это не то, о чём мечтает любая из нас?
Маша вышла на дорогу, я увидела заплаканные глаза, но она в этот момент смотрела на Давида. Он к ней шагнул, обнял, и они так замерли на минуту. И я знала, что в эту минуту им никто больше нужен не был. Разве что, тот мальчишка, что смотрел на нас с задорной улыбкой, так похожей на папину, с надгробной плиты. Даже проговорив это про себя, я поняла, насколько ужасно всё это звучит. Я стояла за невысокой кованой оградой, и смотрела на дорогой, в рост взрослого человека, памятник, на котором был изображён сын моего любимого мужчины, так похожий на него. Улыбчивый, радостный, с футбольным мячом под мышкой. Я уже видела эту фотографию раньше, у Маши дома. Маша подошла ко мне и прижалась, я вздохнула. А за нашими спинами мужчины знакомились. Я слышала, как негромко представлялись друг другу. Маша подняла руку к лицу и вытерла слёзы. Потом мне сказала:
- Хорошо, что вы приехали.
Я кивнула.
Долго простоять на морозе не удалось, но уходить было куда тяжелее, чем подойти к могиле и в который раз понять, что ничего не изменить. Повернуться и уйти казалось невыносимым, особенно родителям. Оставить своего ребёнка здесь, а самим вернуться в привычную для себя жизнь. Мы шли к машинам, рядом с машиной Давида стояла несколько потрёпанная дорогами «Нива-Шевроле», но Маша уверенно и ничуть не смущаясь, направилась к ней, и я за неё искренне порадовалась. Значит, всё хорошо, значит, она верит и доверяет.
- Встретимся на праздники? – предложила Маша. – Пообедаем, поговорим.
- Только не в ресторане, - быстро отозвалась я.
- Не надо в ресторане, я сама всё приготовлю, - пообещала она.
Мы обнялись на прощание, расселись по своим машинам. Я рукой подруге помахала, когда они с Павлом проехали мимо. На Давида глянула. К его губам намертво прилипла скептическая усмешка. По всей видимости, он пытался обдумать перемены в Машиной жизни, и у него не слишком хорошо получалось. Я не выдержала, и пихнула его кулаком в бок.
- Прекрати.
- Я ничего не говорю, - в первый момент возмутился он. Но его невозмутимости хватило лишь на несколько секунд, и он снова принялся неодобрительно выговаривать, причём мне: - Что это за дружба домами? Приходите к нам на обед, я всё приготовлю!
- Она не говорила «к нам», - встала я на Машину защиту. Да и вообще, я за справедливость. – Не говорила.
- Не надо, она это имела в виду!
- Даже если это так, что в этом плохого?
- Может быть, и ничего, - пошёл Давид на уступку. – Но надо немного думать головой, - он в пылу эмоций даже постучал себя кулаком по лбу. – Она этого мужика совсем не знает.
- Это ты его не знаешь, а Маше достаточно того, что она видит и чувствует.
Давид презрительно фыркнул, весьма выразительно.
- Вот у вас все проблемы от этого, от вашей чувствительности!
- У нас – это у кого? – переспросила я, хотя, отлично поняла. Снова шовинистический выпад.
- У женщин. Я же про вас говорю.
- А-а, - протянула я. – А у вас от чего проблемы? Просто интересно. Горе от ума?
Давид кинул на меня красноречивый взгляд, потом протянул руку, сделал попытку меня обнять. Я сопротивляться не стала, но всё же постаралась сохранить независимый вид.
- Не злись, - попросил он. – Просто я беспокоюсь.
- Понимаю. Но Маша же не лезет в твою жизнь, хотя, у неё куда больше поводов беспокоиться за тебя. Но она даёт тебе право сделать выбор, даже если он и неправильный. Поступай так же, - предложила я. – Если она ошибётся, или её обидят, ты сможешь отомстить.
Давид заинтересованно хмыкнул, а я на всякий случай предостерегла:
- Только не увлекайся.
- Не буду, - пообещал он. – Я буду терпеливым и осторожным. Но мстя моя будет страшна.
Я рассмеялась, но тут же добавила:
- Надеюсь, твоя изощрённая фантазия останется незадействованной.
Кажется, впервые за всё время нашего с ним знакомства, Давид никуда не торопился. Мы вернулись ко мне домой, я ждала, что у Давида вот-вот закончится терпение, он вспомнит о каких-то неотложных делах, сообщит, что ему нужно куда-то ехать, кого-то спасать, как бывало обычно, но Давид Кравец, к моему великому изумлению, устроился на диване, включил телевизор, и даже поинтересовался, что на обед. Честно, я боялась сделать лишнее движение, чтобы его не спугнуть. Никуда не спешащего, сидящего перед телевизором, такого Давида Кравеца я ещё не знала. А ещё он так и не включил телефон, даже смотреть на него будто избегал. Дорогущий смартфон лежал на подоконнике в кухне, наверное, впервые в своей активной мобильной жизни, признанный ненужным.
