Так начинается одна из самых удивительных страниц в истории Франции, где нет никакого вымысла, а, наоборот, есть почти бесспорные факты. В летописи, составленной настоятелем церкви Сен–Тибо, в Меце, есть удивительное сообщение, относящееся к 1436 г.: «В оном году, мая XX дня явилась Дева Жанна, которая была во Франции…»
В Меце девица встретилась с сеньорами, которые поразились ее сходству с сожженной Девой. Не смея, однако, признаться себе в том, что могло обернуться отнюдь не в их пользу, сеньоры решили справиться у людей более сведущих. А кто, как не родные братья Жанны, могли разрешить терзавшие их сомнения? Тем более что жили они как раз по соседству. И как пишет летописец: «…знали, что она была сожжена. Но, представ перед нею, они тотчас узнали ее…»
Народ собрался отовсюду. Чудесная весть облетела всю Лотарингию. И бывшие сподвижники Жанны отправились в Мец, чтобы изобличить самозванку. Но, оказавшись лицом к лицу с той, которая называла себя Девой, они падали пред нею ниц и, обливаясь слезами, целовали ей руки. Так поступили сир Николь Лов, рыцарь, сир Николь Груанье и сеньор Обер Булэ. Слова девицы убедили всех в том, что она говорила правду: «…и поведала она сиру Николя Лову многое, и уразумел он тогда вполне, что пред ним сама Дева Жанна Французская, которая была вместе с Карпом, когда его короновали в Реймсе».
Братья привезли ее к себе в дом. И какое‑то время она гостила у них. Им всем было что вспомнить и о чем поговорить. Жанна — давайте называть ее так — складно отвечала на все вопросы, касавшиеся ее детства и дальнейшей жизни, так что уличить ее во лжи и самозванстве оказалось невозможно. Из этого испытания она вышла победительницей. Несколько дней спустя она прибыла в Марвиль и приняла участие в праздновании Троицы, ее братья были рядом с нею…
Лотарингские сеньоры решили облачить ее в ратные доспехи, поскольку им казалось, что без них она не мыслит свою жизнь. Ей дали коня, которого она «довольно лихо» оседлала, меч и мужское платье.
Из Меца она отправилась в Арлон — ко двору великой и всемогущей герцогини Люксембургской. Здесь Жанну ожидало самое главное испытание. Ей предстояло иметь дело уже не с простыми провинциальными сеньорами, а с первой дамой Люксембурга, наделенной правом повелевать не только имуществом, но и жизнью своих подданных… Однако девицу это нисколько не устрашило. И она смело предстала перед великой герцогиней. Та приняла ее, расспросила и объявила, что отныне будет ей подругой. Герцогиня пригласила Жанну в свой замок и стала всячески обхаживать ее. «Будучи в Арлоне, она ни на шаг не отходила от герцогини Люксембургской».
Начиная с этого времени можно без труда проследить пути ее странствований. Насладившись поистине королевским гостеприимством герцогини Люксембургской, Жанна отправилась в Кельн — к графу Варненбургскому, одному из самых могущественных сеньоров Рейнланда, который объявил себя ее ревностным сторонником. Граф Варненбургский и его отец приняли Жанну с распростертыми объятиями: «Когда она прибыла, граф, возлюбив ее всем сердцем, тотчас же повелел выковать для нее добрые доспехи».
Для того чтобы сильные мира сего поверили, что она действительно та, за которую себя выдавала, Жанне, надо полагать, приходилось подробно объяснять им, как ей удалось избежать казни. На самом же деле ничего подобного не было. Жанна могла сколько угодно рассказывать о своих подвигах, но о том, как ей посчастливилось спастись от костра, она хранила молчание. Когда заходил разговор о ее чудесном избавлении, она предпочитала говорить загадками.
По возвращении в Люксембург Жанна завоевала сердце лотарингского сеньора сира Робера Армуазского. Он попросил ее руки. Жанна согласилась. И они сыграли пышную свадьбу.
Об этом союзе имеется два свидетельства — их подлинность несомненна. В купчей от 7 ноября 1436 г., упомянутой доном Кальме в «Истории Лотарингии», говорится: «Мы, Робер Армуазский, рыцарь, сеньор де Тишимон, передаем в полноправное пользование Жанне дю Ли, Деве Французской, даме означенного де Тишимона, все, что будет перечислено ниже…»
Другое свидетельство — два герба, сохранившиеся на стене главного зала замка Жолни, в Мерт–и-Мозеле. Построенный примерно в 900 г., замок Жолни перешел в 1357 г. в собственность к графам Армуазским. В 1436 г., женившись на Жанне, Робер Армуазский его перестроил и значительно расширил. Тогда‑то, судя но всему, и произошло объединение короны и герба графов Армуазских с короной и гербом Жанны. Так, герб графа Армуазского представляет собой «серебряный щит, отделанный золотом и ляпис–лазурью (всего двенадцать элементов декора), с двумя открытыми львиными пастями»; герб Жанны тоже сделан в виде щита, «украшенного золотом, серебряной шпагой с ляпис–лазурью и увенчанного короной в обрамлении двух золотых лилий».
Но можно ли считать, что подобное признание стало венцом славы новоявленной Жанны? Никоим образом. Вслед за многими частными лицами ее признал и весь город.
В реестровых отчетах Орлеанской крепости, относящихся к 1436 г., можно прочесть, что некий Флер де Ли, доблестный герольд, получил 9 августа того же года два золотых реала в знак благодарности и признательности за то, что доставил в город несколько писем от Девы Жанны.
21 августа — как явствует из тех же отчетов — в Орлеан прибыл один из братьев Жанны д’Арк — Жан дю Ли. Перед тем он повстречался с королем и просил у него разрешения «привезти свою сестру».
Привезти свою сестру! Простота этих слов наводит на размышления. Они, бесспорно, свидетельствуют о том, что Жан дю Ли по–прежнему признавал в так называемой Клод свою сестру; больше того, его признание было утверждено муниципалитетом Орлеана. В честь такого события городские власти даже выделили ему двенадцать ливров золотом и устроили для него и четырех сопровождающих его рыцарей пир, на котором было съедено дюжина цыплят, дюжина голубей, несколько кроликов и выпито десять пинт вина.
25 августа посланник, которого Жанна направила с письмами в Блуа, еще раз получил денежное вознаграждение от орлеанских жителей. А месяцем раньше орлеанцы не поскупились снарядить своего посланника в Люксембург, в Арлон, дабы тот лично засвидетельствовал их почтение Деве. Посланник, по имени Кер де Ли, возвратился с письмами, но, пробыв недолго в Орлеане, поспешил в Лош, передал письма королю к снова вернулся в Орлеан. Было это 11 сентября, ему тогда дали денег на выпивку, потому как Кер де Ли «говорил, что его томит великая жажда».
Ни в одном из упомянутых документов не высказано ни малейшего сомнения но поводу личности Жанны. О Деве, сожженной пять лет тому назад, в них говорится так, как будто она действительно была жива.
Слухи о честолюбивых устремлениях Жанны не могли не дойти до Карла VII. Об этом свидетельствуют многочисленные послания, которые она то и дело отправляла с гонцами к королю.
Но король и не думал удостоить ее ответом. Так прошли годы. В конце концов, Жанне Армуазской, успевшей за это время родить своему мужу двух сыновей, наскучило праздное существование у семейного очага, так не похожее на ее былую жизнь. В 1439 г. она решила отправиться в Орлеан — город, связанный с ее победами и славой…
