С 1733 года русская конница пользовалась Уставом, списанным с австрийского. Кроме трехшереножного строя, Устав предписывал основное внимание уделять ведению огневого боя с лошади и ходить в атаку «маленькой рысцой». Не было установлено никаких правил обучения верховой езде, отчего индивидуальная подготовка кавалеристов оставляла желать много лучшего (занятия индивидуальной верховой ездой и действиями в строю проводились только в летние месяцы во время лагерных сборов). Лошадей седлали раз в 7—10 дней.
Стоила каждая драгунская лошадь 18–20 рублей (вдвое дешевле, чем в Пруссии), а срок службы лошадей составлял 15 (!) лет. Казна отпускала драгунам фураж только 6 месяцев в году, в остальное время солдаты занимались сенозаготовками. Несовершенная система заготовки фуража, когда солдаты, занятые сенокосом и выпасом лошадей, по полгода не садились на коня, сочеталась с плохим состоянием парка лошадей, комплектовавшегося за счет необъезженных татарских лошадей или купленных крестьянских саврасок. Естественно, такие порядки не могли в итоге дать сколько-нибудь боеспособную и маневренную кавалерию.
Поэтому с 1731 года в России начали формировать кирасирские полки, в которые отбирали лучших офицеров и нижних чинов из драгун. Платили им двойное против драгунского денежное содержание. Лошадей ростом 160 см в холке пришлось покупать за границей, отдавая за каждую по 50–60 рублей. Кирасир начали серьезно обучать верховой езде, для чего в полках была учреждена должность берейтора (драгуны не имели ничего подобного). При Мииихе планировалось создать 10 кирасирских полков, однако эти намерения не осуществились: в начале Семилетней войны имелось только 6 полков.
В итоге комиссия 1755 года пришла к выводу, что для приведения кавалерии в нормальное состояние нужно «произвести знатную перемену». Таким образом, русская кавалерия оказалась пораженной теми же недостатками, что и конница других стран Европы: слабый конский состав, отвратительная выучка солдат и офицеров, атака рысью, стрельба с коня, которая не могла быть ни прицельной, ни быстрой, трехшереножный строй, сковывающий маневренность.
Однако, узнав о новациях Фридриха в области применения кавалерии и результатов новой тактики на полях Саксонии и Богемии, русские забили тревогу. Для начала был пересмотрен вопрос о фуражном довольствии армейских лошадей: ассигнования на закупку овса, сена и соломы увеличили до полутора рублей в месяц, а фураж стали выдавать почти весь год, за исключением шести недель, когда лошади паслись на лугах. Повысили закупочные цены на драгунских лошадей (с 20 до 30 рублей) и вдвое — с 15 до 8 лет сократили срок их службы, списав все дряхлое поголовье. Кроме того, 6 драгунских полков переформировали в конногренадерские (у каждого солдата этих полков имелось по две ручные гранаты), в которых также было несколько улучшено качество как людей, так и лошадей. Конногренадер отнесли к тяжелой кавалерии.
Ненавидимый Керсновским «шуваловский» кавалерийский Устав 1755 года наконец-то (хотя и запоздало) «перенял пруссачину», установив для конницы в качестве основного вида боя решительную атаку противника холодным оружием сомкнутым строем на быстрых аллюрах. Стрельба с коня запрещалась, кроме преследования противника, причем и для этого в полку выделялся только один эскадрон, ведущий в рассыпном строю огонь из пистолетов. Как и в Пруссии, ружья теперь могли использоваться только для аванпостной службы. Занятия верховой ездой теперь предписывалось проводить ежедневно, регулярно устраивались полевые проездки и обучение рубке на скаку. «Рабски скопированная пруссачина» сумела перевернуть устаревшие порядки в русской коннице, но… в войсках Устав появился перед самым началом войны и начать по нему обучение так и не успели.
В поход 1757 года были выделены два кирасирских полка, пять конногренадерских, четыре драгунских, четыре гусарских (тогда они формировались по найму из сербов, венгров и валахов), два отряда казаков (4000 донцов бригадира Краснощекова и 4000 украинцев бригадира Капниста), а также отряды мещеряков, башкиров и казанских татар.
Перед походом регулярным полкам учинили инспекцию, которую те благополучно не прошли. Выяснилось, что только кирасирские полки хорошо подготовили конный состав к походу, за что их командиры получили «монаршее благоволение». В драгунских и конногренадерских полках часть эскадронов пришлось оставить в России, сведя приемлемый личный состав и лошадей в так называемые «лучшие» или «выборные» (не более 2–3 эскадронов из 5-эскадронного конногренадерского полка или 6-эскадронного драгунского). Так в трех «выборных» эскадронах Санкт-Петербургского конногренадерского полка на войну пошло только 414 кавалеристов (по штату — 1141). Навьюченные допотопной тяжелой поклажей, строевые лошади двигались к прусской границе едва ли не медленнее, чем пехотные колонны, что усугублялось наличием огромного количества обозов.
Все указанные недостатки увеличивались общим расстройством финансов в империи. Сенат в середине 1750 года доложил Елизавете, что средний доход последних пяти лет (не считая подушной подати и некоторых других доходов казны) составил около 4 миллионов рублей, в то время как текущие расходы превышали 4,5 миллиона ежегодно. Еще в 1742 году прусский посланник в России писал Фридриху II, что «все кассы исчерпаны. Офицеры девять месяцев не получали жалованья. Адмиралтейство нуждается в 5000 рублей и не имеет ни одной копейки».
Наконец, отвратительным было общее руководство войсками. Сразу после объявления войны главнокомандующим русской армией был назначен 54-летний С. Ф. Апраксин. Сын знаменитого сподвижника Петра I Ф. М. Апраксина, он начал службу рядовым Преображенского полка, участвовал в русско-турецкой войне и в 1739 году стал генерал-майором. Он пользовался большим расположением Миниха, который выдвигал Апраксина и после свержения Бирона щедро наградил земельными пожалованиями. Огромные связи семейства Апраксиных, укрепленные женитьбой Степана Федоровича на дочери тогдашнего канцлера Г. И. Головкина, его «пронырливый», по словам М. М. Щербатова, характер, дружба с Шуваловыми и Разумовскими, тесные отношения с могущественным А. П. Бестужевым-Рюминым, постоянное заискивание перед; И. И. Шуваловым — все это облегчило Апраксину продвижение по служебной лестнице. В 1742 году он был уже генерал-кригскомиссаром, президентом Военной коллегии и генерал-поручиком, в 1746-м — генерал-аншефом. В 1751 году за неизвестные историкам заслуги его наградили высшим российским орденом — Андрея Первозванного, а в 1756 году присвоили звание генерал-фельдмаршала. Получив соболью шубу, серебряный сервиз весом несколько пудов и спрятав в ларец подписанную Елизаветой 5 октября инструкцию, Апраксин отбыл в Ригу — главную квартиру армии. Как остроумно заметил видный военный историк Д. М. Масловский, Апраксин, еще не въезжая в Ригу, допустил как полководец «капитальную ошибку… заключающуюся в принятии инструкции, выполнить которую он не мог».
В самом деле, инструкция, составленная Бестужевым-Рюминым, поражает своей беспомощностью, отсутствием четко поставленных перед главнокомандующим политических и военных целей. Согласно ей, Апраксин должен был двинуться с армией в Курляндию и польскую Лифляндию, встать на небольшом удалении от государственной границы, поджидать подхода других частей, заготовлять провиант и в течение зимы ожидать из Петербурга дальнейших инструкций. От армии, перешедшей границу, требовалось только, чтобы она, рассеянная на большом пространстве, «обширностью своего положения и готовностию к походу такой вид казала, что… все равно, прямо ли на Пруссию или влево чрез всю Польшу в Силезию маршировать». Канцлер полагал, что «королю прусскому сугубая диверзия сделана будет тем, что невозможно узнать, на которое прямо место сия туча собирается». Мало того, Апраксину предписывалось не только стоять, но «непрестанно такой вид казать», что армия «скоро и далее маршировать» будет. «Нужда в том настоит крайняя, — подчеркивалось в инструкции, — дабы атакованных наших союзников ободрять, короля прусского в большой страх и тревогу приводить, силы его разделять и наипаче всему свету показать, что не в словах только одних состояли твердость и мужество, которые мы учиненными… декларациями оказали».
