Неумолкающей канонадой пруссаки привели австрийцев в совершенный беспорядок. Несколько австрийских полков, которые в темноте сбились с дороги, попали в плен. Ласси сделал последнюю попытку сбить пруссаков с позиции, но неудачно. Конница его была опрокинута и спасалась бегством. Сам Даун получил несколько ран и принужден был сдать команду генералу д'Оннелю. Новый военачальник, видя совершенное расстройство армии, спешил переправить ее через Эльбу по трем плавучим мостам, которые наскоро были наведены. Цитен сумел вырвать из рук австрийцев, казалось бы, бесспорную победу!
Едва рассвело, Фридрих выехал из деревни, чтобы обозреть свое войско и приготовить его к новой битве. Вдали показались всадники в белых плащах; они неслись во весь карьер прямо на него. Это был Цитен. Подскакав к королю, он отсалютовал саблей и рапортовал: «Имею честь донести, что приказ Вашего величества исполнен: неприятель разбит и ретировался». В один миг оба соскочили с коней. Король бросился обнимать Цитена, который, «рыдая, упал ему на грудь и не мог произнести ни слова». Потом, вырвавшись из объятий Фридриха, он обратился к своим солдатам: «Братцы! — воскликнул он. — Король наш победил, неприятель разбит: да здравствует наш великий король!» — «Да здравствует король! — раздалось в рядах. — Но да здравствует и старый Цитен, наш гусарский король!» — закричали гусары.
Можно себе представить радость прусского войска при этом совершенно неожиданном известии. Победа Цитена, о которой не смели даже мечтать, и рана, полученная Фридрихом, снова воодушевили солдат. Ряд успехов последовал за Торгауским сражением, и если бы не позднее время года, король извлек бы значительные выгоды из этой кампании. В 9 часов утра, когда солнце озарило всю окрестность, пруссаки увидели себя обладателями поля сражения, покрытого десятками тысяч мертвых и умирающих, которых, однако, саксонские крестьяне и австрийские мародеры за ночь успели обобрать дочиста. Потери с обеих сторон были такими значительными, что враждующие стороны не скоро смогли опять приступить к новым действиям.
Король лишился 13 тысяч, австрийцы — 16 670 человек убитыми и ранеными, а также 7000 пленными. Войско последних ретировалось по берегам Эльбы. Ласси пошел прямо к Дрездену, д'Оннель повел свои отряды по правому берегу. За Плауэнской долиной оба генерала соединились. Фридрих преследовал неприятеля, сделал даже попытку вытеснить его из Дрездена, но проливные дожди и холод препятствовали «правильной» осаде. Он разместил свои войска по зимним квартирам. Австрийцы сделали то же. Русские отправились зимовать вблизи своих польских магазинов, а имперцы — во Франконию.
По словам Дельбрюка, «дорого обошлась… эта победа, а достигнутый ею результат оказался весьма умеренным: австрийцы отошли лишь на расстояние трех переходов и удержали за собой Дрезден». После Торгауской битвы стало ясно, что обе стороны истощили свои силы до предела; кампания в Саксонии была прекращена на год.
В то же время генерал Гольц действовал с успехом в Силезии. Лаудон принужден был отступить к границам. В руках австрийцев осталась одна крепость Глац. Евгений Вюртембергский, после удаления русских за Варту, ударил по шведам и прогнал их к Штральзунду. Гюльзен занял Рудный хребет и тем отрезал имперскую армию от Саксонии. «Дождавшись развязки саксонских дел», фельдмаршал Бутурлин со своими 60 тысячами, по примеру Салтыкова, убоялся встречи один на один с Фридрихом, решил более не испытывать судьбу и в ноябре увел армию назад в Польшу, на зимние квартиры. В отличие от «трусливых» и «нерешительных» австрийцев, «отважная» и «несокрушимая» русская армия за всю кампанию 1760 года не дала ни одного полевого сражения, хотя взяла беззащитный Берлин и потерпела позорное поражение под стенами Кольберга.
Война с французами велась в этом году с переменным успехом. Французы имели некоторые преимущества, но не смогли ими воспользоваться из-за разногласий своих командиров. Фердинанд Брауншвейгский, ослабленный Фридрихом, которому должен был уступить значительную часть своего войска, не мог действовать решительно. Малая война продолжалась между враждующими без особенных выгод для каждой стороны, хотя в октябре Фердинанд оказался оттесненным к Брауншвейгу. Вся кампания не имела важных результатов.
Фридрих провел зиму в Лейпциге. Город этот в то время почитался центром германского просвещения и литературной деятельности. «В нем жили знаменитейшие ученые, поэты и художники: король вошел в свою сферу. Здесь он мог отдохнуть душой и освежиться в беседе о науках и поэзии с отличнейшими умами Германии. Здесь сблизился он с саксонским поэтом Готшедом и с баснописцем Геллертом. Для придворных концертов король выписал из Берлина всю свою капеллу, но сам уже редко принимался за флейту. Наконец прибыл в Лейпциг и последний задушевный друг Фридриха, маркиз д'Аржанс. Когда он вошел в кабинет короля, Фридрих сидел на полу и кормил своих любимых собак. „Как! — вскричал он. — Это ли страшный маркграф Бранденбургский, против которого воюют пять сильнейших держав Европы! Неприятели трепещут и ломают себе головы, полагая, что он в эту минуту замышляет новый план кампании, или пишет грозные статьи договора, или приискивает себе сильных союзников… а он спокойно сидит в кабинете и утешается комнатными собачками!“ Но Фридрих был не так спокоен, как казался. Он постоянно думал о предстоящей кампании. Каждый день набирались рекруты и в продолжение шести часов их неутомимо обучали боевым приемам и упражняли в военных эволюциях» (Кони. С. 468).
Были также сделаны попытки к мирным переговорам. Франция первая вызвалась открыть конгресс в Аугсбурге. Финансы ее были сильно расстроены войной в Вестфалии и еще более неудачной борьбой с англичанами на море. Мир был для нее необходим. Но остальные державы на это не соглашались. Расчет их был верен: с каждой кампанией силы и средства Фридриха истощались, наконец он должен будет изнемочь и покориться. «Чего не вынудит сила оружия, то приведут с собой обстоятельства. Но предположения человеческие хрупки: судьба прежде делает свой расчет и часто роняет семена успеха там, где человек видит одну погибель. То же сбылось и с Фридрихом. Средства его действительно были истощены. Война обнимала своим пламенем все его провинции. Жители беднели, доходы уменьшались, поля были притоптаны, целые селения истреблены, войско видимо уменьшилось. Но это самое послужило к возрождению его сил. Крестьяне оставляли плуг и вместо того, чтобы трудиться для „неверной жатвы“, брались за оружие и становились под королевские знамена с твердым намерением отомстить врагам отечества.
Незаметно война сама собой обращалась в народную. Вся Пруссия запылала общим патриотическим энтузиазмом. Прежде чем Фридрих смог придумать, откуда набирать солдат, войска его так пополнились охотниками, что он в начале зимы мог уступить 20 тысяч Фердинанду. Правда, армия эта далеко не походила на войско 1756 года: ветераны сложили кости на полях своих побед, не много из этих героев уцелело в новых рядах прусской армии для поощрения и поддержки неопытного войска. Сами офицеры, ознаменовавшие себя славными подвигами, уступили место кадетам, поступавшим перед фронтом прямо со школьной лавки. Фридрих лишился лучших своих полководцев. Принц Леопольд Дессауский, фельдмаршал Шверин, Кейт, герцог Франц Брауншвейгский и Винтерфельд пали с оружием в руках. Фуке и герцог Бевернский томились в плену. Левальд страдал от тяжелых ранений. Но дух Фридриха по-прежнему господствовал в войске. Судьба его была скована с армией неразрывной цепью» (Кони. С. 470).
