Те, которым посчастливилось усидеть в своих седлах, или были унесены своими лошадьми прямо в середину неприятельских рядов, или же, против желания, были увлечены ими с поля сражения…
Если бы эскадроны наступали в шахматном порядке, то, вероятно, успели бы сохранить достаточные интервалы. Смелая атака их была бы произведена с надлежащей стремительностью, а английская пехота, наверное, была бы смята».
Саксонская конница (драгуны, конногренадеры и кирасиры) не отличалась по своей организации и уровню подготовки от австрийской. В целом она была слаба и немногочисленна. Другое дело, что, кроме собственно саксонских контингентов, в армии короля Августа III служили несколько полков его вассалов из Польши и Великого княжества Литовского. Хотя Речь Посполитая и находилась под властью воевавшей с Фридрихом Саксонии, она сохраняла дружественный антипрусской коалиции нейтралитет и польско-литовская армия не участвовала в войне на стороне Августа. Исключение составляли несколько упомянутых кавалерийских полков, укомплектованных поляками, литовцами и татарами, но до 1764 года служивших непосредственно в саксонской армии. Эти части (например, 4-й и 5-й татарские легкоконные полки «Передовой стражи», сформированные в 1733 году из придворных татарских хоругвей князя Потоцкого) принимали непосредственное участие в Семилетней войне. Не войдя в состав армии, поголовно плененной пруссаками в Пирне, они сражались на стороне австрийцев в течение всех кампаний этой долгой войны.
Немногочисленные польско-литовские полки, укомплектованные отличными природными всадниками, составляли лучшую и наиболее боеспособную часть саксонской кавалерии. Кроме палашей, сабель, карабинов и пистолетов, они оснащались длинными пиками. Это обусловливало деление личного состава польско-литовских конных полков (как легких, так и тяжелых) на две категории: «товарищей» и «почтовых».
«Товарищи» имели сабли, пистолеты и, главное, пики длиной 2,6–2,7 метра. Из них формировались первые шеренги эскадронов, наносившие копейный удар в сомкнутом строю на быстрых аллюрах. После этого «товарищи», которые комплектовались исключительно искушенными в фехтовании шляхтичами, вели бой на саблях. «Почтовые» представляли собой рекрутированных крестьян или наемников. Каждый «товарищ» обязан был привести с собой в полк одного «почтового». Впрочем, был и иной вариант — если шляхтич-копейщик не желал нести строевую службу лично, он мог предоставить вместо себя двоих «почтовых». Поэтому предписанное соотношение «товарищей» и «почтовых» в полку (1:1) на практике могло сильно отличаться от установленной цифры. Слабо обученные бою холодным оружием, «почтовые» вооружались палашом, иногда парой пистолетов и драгунским карабином. Их роль в бою заключалась в прикрытии ружейным огнем ведущего рукопашный бой «товарища». В боевом порядке эскадрона «почтовые» становились в задних шеренгах.
В годы Семилетней войны польско-литовские полки на саксонской службе отлично зарекомендовали себя, поскольку массированного копейного удара часто не могла выдержать не только прусская кавалерия, но и пехота. Так, майор 5-го татарского полка Ахматович впоследствии вспоминал: «… перед своими глазами видел на войне немецкой семилетней, как кавалерия тяжелая или легкая, отлично обученная, через товарищей копьями атакованная, побеждена была, а даже и пехота, давая наперед огонь, а потом багинетами копья отбиваючи, от тех копий разбита была».
Ничего подобного ни противники, ни союзники Саксонии не имели до конца XVIII века (до разделов Польши), когда и Пруссия, и Австрия, и Россия ввели в своих армиях набранные из поляков и литовцев прообразы будущих уланских полков, ориентированных на ведение боя с помощью пик. Впрочем, как я уже говорил, во время Семилетней войны количество этих полков на службе короля Августа было очень малым, исчисляясь единицами, и потому не сыграло особой роли в ходе боевых действий.
Таким образом, несмотря на отличное качество австрийской конницы и резко возросшую в ходе Семилетней войны выучку русской, прусские кавалеристы, бесспорно, остались лучшими ее участниками. Большинство отечественных источников взахлеб превозносит «непревзойденные боевые качества русской конницы». однако это утверждение, мягко говоря, сомнительно. Например, Керсновский пишет следующее: «В Семилетнюю войну русская конница оказалась единственной, способной решать задачи стратегического характера. Ее выучка оказалась превосходной — как в конном строю (Кунерсдорф), так и в пешем. При отходе Фермера после Цорндорфа в Померанию 20 спешенных драгунских и конногренадерских эскадронов отряда Румянцева задержали на целый день 20-тысячный прусский корпус у Пасс Круга. „Драгунская“ выучка и наличие конной артиллерии делали русскую конницу способной на такие дела, которые были не под стать никакой иностранной кавалерии».
Во-первых, русская конница к 1755 году, за исключением нескольких кирасирских полков, не представляла никакой боевой ценности (думаю, я достаточно мотивировал это заключение). «Драгунская» выучка, т. е. умение действовать в пешем строю, в то время полностью подменили собственно кавалерийские навыки. Вплоть до Цорндорфа русские кавалеристы не вступали в схватку с врагом и уходили за каре своей пехоты, подставляя ее под атаки пруссаков. В последующие кампании положение улучшилось (сказался боевой опыт), но вплоть до конца войны русская конница (как и австрийская) оказалась всего лишь сравнимой по своему качеству с кавалерией противника. Непонятно, почему Керсновский приводит Кунерсдорф в качестве примера «превосходной» выучки русской кавалерии: логичнее было бы апеллировать к примеру Цорндорфа или Пальцига.
При Кунерсдорфе большие массы русской конницы провели всего две атаки: одну по наступающей на центр наших позиций (у горы Большой Шпиц) пехоте противника силами всего двух конногренадерских полков: Архангелогородского и Тобольского; вторую — по расстроенной артогнем коннице Зейдлица (один русский кирасирский и два австрийских гусарских полка). На этом участие русской кавалерии в сражении закончилось, причем она не сумела даже организовать сколько-нибудь эффективного преследования полностью разбитого и рассеянного противника, позволив Фридриху за несколько дней после Кунерсдорфа увеличить свои силы с 3 до 22 тысяч человек — только за счет вернувшихся в свои части солдат. И это — при наличии у русских конных масс численностью 5 кирасирских. 5 конногренадерских, 2 драгунских полков, 3 полков и нескольких эскадронов гусар, не считая донских и малороссийских казаков! Строго говоря, такие действия кавалерии при достигнутом полном расстройстве армии противника расцениваются ниже всякой критики.
Что касается действий в пешем строю, якобы недоступных для конницы врага, то и для прусских, и для австрийских драгун, как уже говорилось выше, это вообще было в порядке вещей. Конная артиллерия в прусской коннице (в отличие от австрийцев) тоже была, и весьма многочисленная, и применялась гораздо шире, чем у русских. «Задачи стратегического характера» пруссаки выполняли также весьма успешно: достаточно вспомнить об исключительно успешных рейдах на русскую и австрийскую системы магазинов в начале кампании 1759 года, фактически сорвавших планы союзников и позволивших Фридриху избежать, казалось бы, неминуемого поражения в войне после Кунерсдорфа.
