И вот каждый из них по отдельности написал Кандолю, что Кастийант
[147] оказывает много внимания Арделизе, и что его ухаживания заставляют предположить не только намерение, но полный успех, и что, даже если Арделиза невинна, у него есть все основания быть недовольным, видя ее окруженной подозрениями. Пока эти вести идут, чтобы пробудить исступление в душе Кандоля, будет уместно рассказать о начале, развитии и завершении страсти Кастийанта.
Кастийант был хорошо сложен, имел приятное лицо, опрятную наружность и ничтожный ум, а рождением и родом занятий был сходен с Криспеном и столь же богат. Он был достаточно ладен, и когда бы носил шпагу, то можно было бы предположить, что успехом у женщин он обязан только своим достоинствам, однако род его занятий и богатства вызывали подозрение, что все любимые им женщины были корыстны; поэтому, когда стала очевидна его любовь к Арделизе, никто не сомневался, что ответное чувство вызвано его деньгами.
Король, проводивший все лето у наших рубежей, зимой обычно возвращался в Париж, где его ум поочередно занимали разные светские увеселения: то бильярд, то игра в мяч, то охота, то комедии или танцы. В тот момент речь шла о лотереях, которые были до того в моде, что их устраивали все — одни денежные, другие из драгоценностей и предметов обстановки. Арделиза хотела устроить лотерею последнего рода, но если в подобных случаях сперва собирали деньги, а затем жребий решал долю каждого, то из десяти тысяч экю,
[148] вложенных в эту лотерею, было распределено только пять, причем по выбору Арделизы.
Когда она в первый раз заговорила об устройстве лотереи, среди присутствовавших был Кастийант, и, спросив у каждого, кто сколько может дать, предложила ему внести тысячу франков; он ей ответил, что охотно это сделает и, более того, обещает собрать со своих друзей до девяти тысяч ливров. Некоторое время спустя все разошлись, за исключением Кастийанта. «Не знаю, сударыня, — сказал он ей, — все ли еще вам неведома моя страсть, ибо я давно вас люблю и уже делал крупные авансы, но, вручая себя вам, я прошу вас подтвердить наш договор; заверьте его для меня, умоляю, и заметьте, что в придачу к тысяче франков, которые вы с меня взыскали, я даю еще девять, чтобы заслужить вашу благосклонность; ибо о друзьях я сказал лишь затем, чтобы обмануть присутствовавших». — «Признаюсь, сударь, — отвечала она, — вплоть до сегодняшнего дня я не считала вас влюбленным. Не то чтобы я не замечала некоторые ваши выражения, которые наводили меня на подозрения, но мне столь неприятны все эти гримасы, а вздохи и томность, на мой вкус, столь жалкий товар и столь несущественные знаки любви, что, когда бы ваше поведение со мной не стало более достойным, все ваши старания были бы попусту. Что до благодарности, то теперь могу вас уверить, что весьма недалек от любви тот, кто имеет твердые доказательства любви к себе».
Кастийанту этого было довольно, и он вообразил, что настал его час. Он бросился к ногам Арделизы, но когда попытался воспользоваться этой смиренной позой для более решительных поползновений — «О нет, — сказала она, — так не пойдет. Разве слыхано, чтобы женщины сами делали авансы? Вот представьте мне подлинные свидетельства вашей страсти, и я не буду неблагодарна». Кастийант понял, что у нее товар не выдается без денег, и сказал, что у него с собой двести пистолей, которые, если ей будет угодно, внесет в счет обещанного. Они были приняты. «Если вы соблаговолите, — сказал он, — даровать мне часть вашей благосклонности на этот взнос, я буду вам безмерно благодарен, если же вам угодно сперва получить всю сумму, то позвольте мне расписку на то, что только что было вам вручено». Она предпочла поцелуй расписке, и мгновение спустя Кастийант ушел, заверив ее, что завтра доставит остаток.
Что он и сделал. Как только деньги были пересчитаны, она сдержала данное слово, настолько честно, насколько это возможно при таком соглашении. Хотя Кастийант вошел через ту же дверь, что и Криспен, с ним она обходилась лучше, то ли надеясь извлечь большие выгоды, то ли потому, что он обладал некими скрытыми достоинствами, с лихвой заменявшими щедрость. Она не требовала от него новых доказательств любви перед тем, как оказать новые милости; десять тысяч ливров обеспечили ему три месяца любви, то есть такого обращения, как если бы он был любим.
Меж тем Кандоль получил письма, в которых ему сообщали о новых проделках его возлюбленной, и написал ей.
Письмо
Когда бы вы могли оправдаться передо мной во всем том, в чем вас обвиняют, я все равно более не решился бы вас любить. Даже если вы просто несчастны, вы слишком тому поспособствовали, чтобы мне не отречься от любви к вам. Обычно влюбленные рады слышать имена своих возлюбленных; я же, слыша или читая ваше имя, трепещу. Мне мнится, что сейчас мне поведают о вас еще более худшую историю, нежели предыдущая. Меж тем, чтобы вас презирать, мне больше ничего не нужно знать. Вы ничего не можете добавить к вашему позору. Будьте уверены во всех выражениях вражды, которых заслуживает бесчестная женщина от человека чести, сильно ее любившего. Я не буду входить с вами в подробности, ибо не ищу ваших оправданий, вы передо мной изобличены, и мне теперь вовек не вернуться к прежним чувствам.
Кандоль написал это перед тем, как отправиться ко двору. Он только что проиграл сражение, что усилило горечь его письма. Он не мог вынести поражения на всех фронтах: в военных несчастьях его утешило бы счастье в любви. Он пустился в путь в страшной печали. В другое время он путешествовал бы на почтовых, но как будто предчувствуя злую судьбу, он ехал очень медленно. В дороге Кандоль почувствовал себя нездоровым. Во Вьене ему стало плохо, тем не менее, находясь всего в одном дне пути от Лиона, он хотел туда добраться, зная, что там за ним будут лучше ухаживать. Тяготы военной кампании его подкосили, а досада добила, и ни молодость, ни помощь лекарей не смогли спасти ему жизнь.
Но даже среди тяжких страданий он не мог забыть о неверности Арделизы и накануне кончины написал ей письмо.
Письмо
Когда бы, умирая, я мог сохранить уважение к вам, мне было бы горько умирать, но, более его не имея, мне не жаль жизни. Я любил ее, когда мог тихо проводить дни рядом с вами. Раз мои скромные заслуги и величайшая в мире страсть не позволили мне достичь этой цели, у меня больше нет привязанностей и я знаю, что смерть избавит меня от многих страданий. Когда бы вам не была чужда чувствительность, вы бы не могли видеть мое состояние, не задохнувшись от боли. Но, слава Богу, природа обо всем позаботилась, и раз вы были способны каждодневно повергать в отчаяние человека, любившего вас больше всего на свете, вы сможете остаться равнодушной при виде моей смерти.
Предшествующее письмо, которое Кандоль написал Арделизе по поводу Кастийанта, заставило ее до смерти страшиться его возвращения, и мне думается, что она желала никогда более его не видеть. Меж тем слух о том, что он при смерти, поверг ее в отчаяние, а весть о его кончине, принесенная Фезик,
[149] с ней дружившей, едва ее не убила. Она некоторое время оставалась без чувств и пришла в себя лишь при имени Миреля, который, как ей доложили, хотел с ней поговорить. Мирель был главным наперсником Кандоля, он привез Арделизе письмо, написанное его господином перед смертью, и шкатулку, в которой были заперты и письма, и все прочие знаки любви, которые она ему дарила.
