Следует быть вашим поклонником,
А я не имею чести им быть.
Роже де Бюсси-Рабютен
Портрет госпожи де Шенвиль из «Любовной истории галлов»
(1658–1661)
В мае 1658 г. Бюсси-Рабютен обратился к своей кузине, госпоже де Севинье, с просьбой одолжить денег под залог его части наследства их общего дядюшки. Вдова с двумя малолетними детьми — шесть лет назад ее муж погиб на дуэли — госпожа де Севинье была не вполне вольна распоряжаться своим состоянием. За делами присматривал аббат де Куланж, ее родич и доверенное лицо. Кроме того, как говорит один из персонажей «Любовной истории галлов», «деньги нынче становятся все большей редкостью»: структура доходов землевладельцев (к каковым относилась и госпожа де Севинье) давала мало свободной наличности. Это объясняет то, почему госпоже де Севинье было трудно одолжить деньги кузену и почему ей не слишком хотелось это делать.
В своем труде «Придворное общество» Норберт Элиас называет разницу между характером доходов и расходов одной из базовых характеристик этого типа общественного устройства.
[184] «Дворянство шпаги», к которому принадлежал Бюсси, существовало на доходы от своих земель, которых бывало недостаточно как для жизни в столице и пребывания при дворе, так и для получения военных чинов. Во французской армии XVII в. чины лейтенанта и лейтенанта-полковника (последний был учрежден уже после описываемых событий, в середине 1660-х гг.) давались королем, меж тем как звания капитана и полковника можно было получить, заплатив соответствующую сумму их обладателю и испросив официальную санкцию на заключение сделки. Это означало, что купивший должность полковника был обязан содержать собственный полк (денежные суммы, выдаваемые казной на покрытие расходов, всегда оказывались сильно занижены). В случае разорения дворянину ничего не оставалось, как продать свою должность следующему покупателю. Приблизительно в таком положении был Бюсси, которому отсутствие наличных денег не позволило принять участие в военной кампании.
Как поясняет Элиас, вырваться из этой финансовой ловушки было невозможно: нужда в наличных деньгах заставляла дворян закладывать земли и продавать наследственные ценности, что, естественно, еще больше понижало их доходы. Но, покупая военные или придворные должности, «дворянство шпаги» надеялось на увеличение символического капитала — престижа, которое в итоге могло привести и к вполне реальным доходам (королевским милостям, получению прибыльных должностей и т. д.). Таким образом, когда госпожа де Севинье отказала Бюсси в деньгах, она тем самым нанесла ущерб его карьере, лишив возможности повысить престиж и в конечном счете заслужить награду от короля.
Бюсси отомстил за обиду, воспользовавшись последним светским увлечением, пущенным мадмуазель де Монпансье, и набросал язвительный портрет кузины. Интересно, что годом ранее Гастон Орлеанский предупреждал дочь, что мода на литературные портреты приведет к появлению карикатур (как язвительно замечала герцогиня, по-видимому, он опасался, как бы кто-нибудь не взялся за его портрет). Под пером Бюсси жанр портрета сохранил все свои характерные черты, с той разницей, что вместо галантных комплиментов в нем оказались собраны все слабости портретируемой. Не отрицая ее ума, он обвинил ее в интеллектуальном либертинаже (любви к вольным разговорам), холодном кокетстве (любит окружать себя поклонниками, но не имеет любовников) и показной набожности.
Последнее в высшей степени несправедливо: из переписки госпожи де Севинье очевидно, что ее благочестие было искренним. Но речь здесь не столько о внутренних чувствах, сколько о выборе модели поведения. Тридцатидвухлетней женщине, к тому же вдове, полагалось думать не о светских удовольствиях, но о праведной жизни и помощи бедным. Вспомним «Принцессу Клевскую» (1678) — роман, написанный ее ближайшей подругой, — чья героиня, овдовев, удаляется от общества, никого не принимает и в итоге поселяется при монастыре. Еще более определенно о тех возможностях, которые были открыты для одинокой и уже не очень молодой женщины, сказано в «Мемуарах» Мадмуазель, где граф де Лозен так рассуждал о ее положении (герцогине в то время было за сорок, и она по-прежнему оставалась незамужней дамой): «В сорок лет не должно предаваться радостям, которые приличны девушкам с пятнадцати до двадцати четырех». Естественно, что конвенциональные представления не всегда соответствовали реальному положению вещей. Свобода поведения во многом была связана с положением в обществе. Так, будучи кузиной короля, мадмуазель де Монпансье могла пренебрегать многими условностями, не навлекая на себя осуждения.
Госпожа де Севинье, которой надо было выдать замуж дочь и устроить карьеру сына, не имела возможности открыто игнорировать требования приличия, да и вряд ли того хотела. Поэтому, как следует из слов Бюсси, она старалась разделять стратегию публичного и частного поведения. Отказываясь от публичных увеселений, она тем самым отдавала дань своему возрасту и вдовству, меж тем как в частном кругу позволяла себе развлечения, не противоречившие нравственности. При этом сфера частной жизни для нее, очевидным образом, была не менее важна, нежели публичная. Бюсси такое отношение должно было казаться чуждым и непонятным. В отличие от кузины, он всеми силами сопротивлялся притяжению частной жизни, которое ему пришлось ощутить во время опалы.
Еще одно обвинение Бюсси — излишнее ослепление госпожи де Севинье величием королевского двора. По-видимому, это намек, что она не слишком вхожа в придворный круг и, попадая туда, ведет себя как горожанка. Он описывает эпизод, когда госпожа де Севинье танцевала с королем, — судя по всему, дело происходило где-то между 1644 (когда она стала госпожой де Севинье) и 1648 г. (началом Фронды, когда маркиз де Севинье оказался в партии принцев). Значит, Людовику XIV было где-то от шести до десяти лет; ирония Бюсси по поводу верноподданнических чувств кузины обусловлена нежным возрастом монарха. Однако даже с учетом этих хронологических рамок стратегия госпожи де Севинье не так уж нелепа. Как показало будущее, король отличался памятливостью, а в период регентства приветливое слово королевы-матери было капиталом, из которого при умении можно было извлечь выгоду. Поведение госпожи де Севинье показывает, что она куда лучше Бюсси отдавала себе отчет в этой механике, которой несколько десятилетий спустя начал виртуозно управлять повзрослевший Людовик XIV.
Появление портрета испортило отношения между кузенами, но не привело к полному разрыву. Для обоих личные размолвки оказались менее важны, нежели кровное родство. Не случайно, что когда они возобновили переписку, то одним из факторов примирения оказалось желание Бюсси написать историю рода Рабютенов.
По мнению исследователей, «Портрет госпожи де Севинье» написан на несколько лет раньше прочих историй скандальной хроники. Не исключено, что эта проба пера подтолкнула Бюсси к дальнейшим экспериментам. В любом случае в «Любовной истории галлов» он включен в рассказ автора о собственых любовных похождениях, и госпожа де Севинье, за которой Бюсси тоже ухаживал, фигурирует там под именем госпожи де Шенвиль.
