Проведя три дня в Париже в смертельной скуке, я вернулась в Сен-Жермен и до самого путешествия лишь однажды после полудня съездила в Париж. При въезде на улицу Сент-Оноре я увидела проезжавший мимо экипаж господина де Лозена, многочисленный и хорошо снаряженный, что меня отнюдь не удивило, ибо он щедр во всем. Я ему рассказала об этой встрече; он принялся улыбаться с видом, показывавшим, что это ему не было неприятно. Когда мы двинулись, то сперва заночевали в Сенли, а на следующий день — в Компьене, где я улучила минуту с ним поговорить; это доставило мне меньше удовольствия, чем обычно, потому что третьим был Гитри. Я ему сказала: «Когда вы будете командовать, то не сможете бывать у короля?» Он мне ответил: «Иногда смогу заглядывать». На следующий день в Нуайоне мы побеседовали без свидетелей, и я ему сказала: «Вы хотите, чтобы мои дела оставались в настоящем положении вплоть до вашего возвращения, но следует ли мне столь долго пребывать в затруднении, которое, как вы говорите, вызывает у вас жалость?» Он мне ответил, что сейчас следует думать лишь о путешествии. Король прогуливался по саду и несколько раз предлагал мне присоединиться к нему; я хотела спуститься, но господин де Лозен, который был тут же и понял, что королева рассердится, если я ее оставлю, сделал знак, чтобы я не трогалась с места; так что мне пришлось удовольствоваться его лицезрением, перебрасываясь несколькими словами, когда он проходил под моими окнами; я говорила то с королем, то с ним, по очереди. Назавтра он отправился в Сен-Кентен на сбор войск; он встречал короля, окруженный множеством офицеров; в этот день он был наряден и выглядел так, что одно удовольствие было его видеть. Он был у дверцы кареты со стороны короля, и я все время поворачивала голову, чтобы его увидеть. Король, который знал, что я почти всегда и повсюду следую за королевой, сказал мне: «Кузина, мне будет приятно, если в краях, куда мы отправляемся, вы будете везде сопровождать королеву, и к мессе, и в прочих случаях, ибо тем самым вы окажете ей честь». Я вошла к королеве и увидела там необычайно нарядного господина де Лозена; с ним был Рошфор,
[294] который умирал от зависти; я его подозвала и сказала: «Решусь ли я приблизиться к этому предводителю войск?» Он подошел к нам на минуту поболтать. Затем король отправился в лагерь; а я устроилась у окна и с большим удовольствием смотрела, как господин де Субиз,
[295] со шляпой в руках, обратился с просьбой к господину де Лозену, который, весьма любезно его приветствовав, покрыл голову, ибо был выше по званию. Вечером я ему сказала, что заметила, как он умеет заставить обращаться с собой по-генеральски, и могу заверить, что власть ему к лицу.
Из Сен-Кентена мы отправились в ужасную погоду. Но какие бы неудобства мне ни приходилось испытывать, я была довольна, ибо каждый день видела тех, кого любила больше всего на свете. Король всегда был и остается моей первой страстью, а господин де Лозен — второй, и могу утверждать, что он так же относится к королю: у меня есть все основания так думать, исходя из той нежности и привязанности, которые он всегда проявлял к его особе, и того удовольствия, с которым мы о нем беседовали. Дурная погода и ужасающий дождь привели все экипажи в беспорядок; но меня ничего не трогало, кроме как вид господина де Лозена верхом, когда он подъезжал поговорить с королем. Когда он приближался со шляпой в руке, я не смогла удержаться и сказала: «Велите ему покрыться». Я также была озабочена длительностью пути, боясь, как бы за это не укорили господина де Лозена, и успокоилась лишь тогда, когда король сказал, что дорогу выбрал господин де Лувуа.
[296] Когда мы были в полулье от Ландреси, сын Рошроля, тамошнего губернатора, прибыл сообщить, что река вышла из берегов и ее не переехать и что Буйнё едва не утонул. Мы безуспешно попытались переправиться выше по течению, поэтому пришлось заночевать в чем-то вроде риги; мы с королевой обе без своих фрейлин — она была обеспокоена, а я помимо этой печали еще тревожилась за свои драгоценности, которые были в моем экипаже вместе с фрейлинами. Мадам, чья карета была рядом, послала пригласить меня ее посетить; я нашла у нее господина де Вильеруа,
[297] которому Месье говорил, что не видал ничего страшнее, чем господин де Лозен во время ливня со своим париком и шляпой. Маркиз де Вильеруа отвечал ему в том же духе; а я, ничего не говоря, подумала, что в каком бы он ни был состоянии, он смотрелся лучше, чем они. Месье его не жаловал из-за шевалье Лотарингского, с маркизом же он обошелся весьма высокомерно в ссоре, случившейся между ними из-за госпожи де Монако.
[298] Мы отправились в дом, где находился король, чтобы съесть весьма скудный и совершенно холодный обед. Тем не менее он скоро закончился. Ромкур приготовил матрасы, которые расстелили на земле, чтобы лечь на них одетыми. Королева нашла это неприличным; король спросил мое мнение. Я ему ответила, что не вижу ничего дурного, если он, Месье и все прочие, числом пять или шесть, отдохнем одетыми на этих матрасах. Королева согласилась, и мы легли. Она была несколько сердита, что весь суп был съеден, хотя и сказала, что совершенно его не хотела. Никто не видел такого застолья: мы по двое брали курицу, один за ногу, а другой тянул, вместо того чтобы воспользоваться ножом. Общая путаница была забавна и из-за соседства постелей в одной комнате. Вельможи и офицеры короля были в соседней; там же устроился и господин де Лозен. Через нашу все время проходили люди, чтобы узнать его приказы. Король сказал: «Велите проделать дыру в задней стене и давайте приказы через нее, чтобы не ходить через эту комнату». В четыре утра господин де Лувуа пришел сказать, что мост налажен; все спали, и Бруйи, адъюнкт-майор гвардии, сказал ему, что король спит. Но мне было слишком неудобно, и я подумала, что в городе нам будет лучше, поэтому сказала королю достаточно громко, чтобы его разбудить, что господин де Лувуа хочет с ним говорить. Как только тот доложил, что мост закончен, мы сели в карету и отправились досыпать в город. Дамы, привыкшие румяниться, в то утро показались увядшими; я была обезображена менее прочих. Вечером, когда я поднялась, мои фрейлины сказали, что им не за что благодарить господина де Лозена, который остановил их экипаж, чтобы пропустить тот, в котором были мои камеристки; что он даже остановил войска, чтобы те смогли проехать, а для них не сделал ничего подобного. Я им отвечала, что он был прав и я ему благодарна, что он прислал камеристок, которые были мне необходимы, чтобы лечь, что этой мелочью он мне доставил удовольствие и я его за это поблагодарю. Вечером я пошла к королеве и там высказала ему благодарность. Он мне сказал, что я ему причинила смертельную неприятность, столь часто говоря королю, чтобы тот велел ему покрыться, что ему были мучительны мои жалобы на дорогу и на погоду, что я слишком беспокоила короля и что в следующий раз мне стоит сдержаться. Здесь он мне преподал множество уроков, оказавшихся для меня полезными, ибо я стала стараться быть более любезной. Он никогда не упускал случая поговорить со мной о короле, и всегда с такой нежностью, что моя к нему удваивалась. Я слышала один его разговор с Его Величеством о драгунском майоре по имени Ла Мотт, которого он хотел сделать гвардейским бригадиром. Король высказал какие-то возражения, но тот наговорил ему столько всего хорошего об этом человеке и настаивал так почтительно, что добился желаемого. Я заметила, что король к нему очень добр, и, признаюсь, мне это доставило большую радость, ибо я посчитала, что мой вкус хорош, раз совпадает с его.
