Его сразила не столько немощь телесная, сколько потрясение нравственное. Мощная натура его не выдержала удара, нанесённого душевным силам его. После тридцатилетнего царствования, ознаменованного славой и могуществом, увидев Россию в отчаянном положении, Император Николай не мог перенести горести от такого печального исхода всех его многолетних державных трудов. Это было слишком тяжкое разочарование, которое и свело его в могилу».
Медицина, к сожалению, не всесильна, и бывают случаи, когда врачи не могут помочь даже царям. Но, как заметил академик Е.И. Чазов, «в нашей стране, как ни в какой другой, вся безысходность возлагается на плечи врача. Так что определённая предвзятость к врачам — это давнишний феномен общественной жизни России». В случае смерти императора Николая I жертвой общественного мнения стал доктор Мандт.
Глава 7
Врачебные ошибки
В своей профессиональной деятельности лейб-медики, как и все вообще врачи, не были застрахованы от ошибок и неудач, в связи с чем, особенно в случаях смерти царствующих особ, в общественном мнении нередко возникал неблагоприятный резонанс.
Так, фрейлина М.А. Паткуль сообщала о «казусе», приключившемся с императрицей Александрой Фёдоровной, вдовой императора Николая I, которого она, несмотря на свою тяжёлую болезнь, пережила на 5 лет (умерла 20 октября 1860 г.). В отличие от своего венценосного супруга Александра Фёдоровна велела, чтобы «её вскрыли ради науки». «Можно себе представить, — пишет М.А. Паткуль, — в каком сконфуженном положении оказался лечивший её доктор, когда при вскрытии лёгкие оказались совершенно здоровыми, а лечили от чахотки; в мнимом аневризме один сердечный клапан действовал немного слабее, что не имело никакого значения, и вся болезнь сосредоточилась в желудке, вернее сказать, в кишечном отделе. Как можно было ошибиться так непростительно! — восклицает М.А. Паткуль. — Один доктор Тильман (почётный лейб-окулист! — Б.Н.) верно определил болезнь, но придворные эскулапы не поверили ему».
Особенно нетерпимая обстановка вокруг лейб-медиков складывалась тогда, когда эти смерти, в результате стечения ряда обстоятельств следовали одна за другой.
Например, молва обвиняла в неискусстве братьев Блюментростов, лечивших императора Петра II, который умер от оспы в 1730 г. Смерть в 1733 г. лечившейся у Л.Л. Блюментроста сестры императрицы Анны Иоанновны Екатерины Ивановны послужила ещё одним предлогом для завистливых врагов доктора, чтобы очернить его в глазах императрицы.
Против Л.Л. Блюментроста было возбуждено целое дело. Ему даже пришлось держать ответ перед грозным начальником Тайной канцелярии графом А.И. Ушаковым. Правда, доктор сумел оправдаться, но всё же был уволен со всех своих постов, лишён жалованья лейб-медика и выслан в Москву, где в течение пяти лет занимался только частной практикой.
В октябре 1828 г. тяжело заболела вдовствующая императрица, 69-летняя Мария Фёдоровна. Прожившая нелёгкую жизнь со своим мужем-деспотом Павлом I, нарожавшая ему кучу детей, многих из которых у неё сразу же после рождения отнимали и отдавали на воспитание свекрови — императрице Екатерине II, перенёсшая смертельный ужас ночи 11 марта 1801 г., когда и её собственная жизнь висела на волоске, пережившая войну 1812 г., внезапную смерть своего старшего сына, а затем — восстание 1825 г., одним словом, имевшая множество причин для того, чтобы у неё, оперируя современными медицинскими терминами, возникла гипертоническая болезнь с церебральными кризами, один из которых, судя по всему, и развился у неё в двадцатых числах октября 1828 г.
Император Николай I писал в письме своему старшему брату Константину Павловичу 21 октября: «Рюль не имеет ни малейшего сомнения насчёт скорого выздоровление».
Оказалось, однако, что Рюль ошибся в определении болезни и её прогнозе, и 22 октября уже другой лейб-медик, Крейтон, был вынужден пустить императрице кровь. Тем не менее появились признаки паралича, и 24 октября в 2 часа 30 минут пополудни Мария Фёдоровна скончалась.
Николай I сообщал Константину Павловичу по этому поводу: «Болезнь развилась с такой быстротой, что никакое лекарство не могло остановить её; так как кровь бросилась к голове, то третьего дня вечером пустили кровь; это, казалось, принесло пользу. Ночь была сносная; утром, так как голова была тяжела, попытались прибегнуть к слабительному; действие было таково, что доказало необходимость сделанного, но силы уменьшались после каждого действия; язык повиновался плохо, и глотание было затруднено; врачи опасались немедленного паралича лёгких; шпанская муха на спине не произвела никакого действия, и силы и сознание ослабевали».
Судя по этому подробному, почти профессиональному описанию, можно предположить развитие одного из вариантов мозгового инсульта — нарушения мозгового кровообращения ишемического типа в стволовой части головного мозга. Учитывая локализацию поражения нервной системы, возраст больной и набор применявшихся лечебных средств, прогноз заболевания, конечно же, следовало бы делать с большой осторожностью. Безусловно, оптимистическая оценка состояния тяжелобольной была определённой ошибкой Рюля, но она никоим образом не могла повлиять на течение заболевания и его неблагоприятный исход. Видимо, понимая это, император и другие члены царской семьи не выразили Рюлю ни малейшего неудовольствия. До конца своих дней он продолжал получать всё содержание, производившееся ему при жизни Марии Фёдоровны, и, кроме того, был постоянно удостаиваем монарших милостей и благоволений.
Другое дело — мнение света. Графиня Нессельроде писала своему брату: «Я убеждена, и это общее мнение, что Рюль, доктор императрицы, не понял болезни. Такова уж судьба, что наша императорская фамилия окружает себя плохими докторами и настолько любит их, и не хочет других, а этот Рюль не понял болезни». Характеристика, данная графиней Рюлю, без сомнения, несправедлива.
Иван Фёдорович Рюль (1768–1846) был одним из опытнейших врачей своего времени. После окончания Хирургического института в Петербурге он некоторое время работал ординатором в Обуховской больнице, а затем служил на кораблях Балтийского флота, принимал участие в морских сражениях. Находясь с русской эскадрой в Копенгагене, посещал лекции тамошних знаменитых профессоров — Винслова, Кастенштейна, Тоде и других. Служил ординатором в Московском и Петербургском генеральных госпиталях, а в 1794 г. был определён полковым врачом в лейб-гвардии Преображенский полк, где «имел счастье отлично-усердной службой обратить на себя внимание императора Павла I». С 1798 г. Рюль состоял дежурным врачом при особе императора, нередко сопровождая императорскую фамилию при её поездках за границу.
«Ревностное и полезное служение, благородный, внушающий доверие характер приблизили Рюля к царствующему дому, и милости царские щедро изливались на него. Эти милости служили только средством и побуждением к большей общеполезной деятельности. Когда психиатры Пинель и Эскироль во Франции, Гейнрот, Рейн (вероятно, Х.А. Гайнер. — Б.Н.) и др. в Германии обратили внимание правительств на места заключения лишённых ума, в Бозе почившая императрица Мария, проникнутая материнской заботливостью о судьбе этих несчастных, избрала Рюля для исполнения мудрых и благодетельных начертаний своих к облегчению тяжёлой участи их. Рюль принял самое деятельное участие в создании новой больницы для умалишённых, названной Больницей всех скорбящих. Постоянная заботливость Рюля о пользовании умалишённых и облегчении горькой участи этих несчастных достаточна, чтобы увековечить его память».
