Заслуги Рюля, управлявшего нравственной частью больницы с 1830 г., в её создании были столь велики, что иностранные врачи и филантропы, приезжавшие в Петербург и видевшие эту больницу, расположенную на бывшей даче князя Щербатова, в семи верстах от Петербурга по Петергофской дороге, весьма справедливо называли Рюля «русским Эскиролем». В сентябре 1832 г. в эту больницу были переведены последние больные из отделения умалишённых Обуховской больницы, в 17-м «нумере» которой, как писал А.С. Пушкин, сидел несчастный Германн и, не отвечая ни на какие вопросы, бормотал необыкновенно скоро: «Тройка, семёрка, туз! Тройка, семёрка, дама!»
Пятидесятилетие службы Рюля было отпраздновано в 1837 г. самым торжественным образом. Ему была поднесена золотая, на серебряном блюде медаль, выбитая с высочайшего соизволения, с надписью на латинском языке: «Муж, любезный великим и малым, надежда и опора больным, истощённым телом и с расстроенной душой».
На следующий год после смерти Рюля, в 1847 г., в Больнице всех скорбящих был установлен его мраморный бюст, на сооружение которого значительную сумму пожаловал сам император.
О гибели императора Александра II (1818–1881) от взрыва бомбы, брошенной народовольцем И.И. Гриневицким на набережной Екатерининского канала 1 марта 1881 г., известно, пожалуй, всё. С места покушения императора в санях доставили в Зимний дворец, куда были вызваны для оказания медицинской помощи лейб-медики.
Биограф Александра II С.С. Татищев пишет: «Государя внесли на руках в кабинет его и положили на выдвинутую посредине комнаты постель. Дежурный гоф-медик Маркус перевязал ему раны. Подоспевший лейб-медик Боткин прибегнул ко всем известным способам, чтобы возвратить страдальцу сознание. Голову государя вспрыскивали водой, виски натирали эфиром, давали вдыхать кислород. Всё напрасно. Обильное кровотечение истощило силы царя-мученика. На спасение его не было никакой надежды. На вопрос наследника, долго ли проживёт страдалец, профессор Боткин ответил: „От 10 до 15 минут“».
Имеются свидетельства и специалистов. Так, один из оказавшихся первым около раненого императора в Зимнем дворце, гоф-медик Ф.Ф. Маркус докладывал в своём рапорте на имя министра Императорского двора: «В дежурство моё, сего 1 марта, в два часа пятнадцать минут пополудни позван был я для пособия священной особе государя императора. По немедленному моему прибытию в кабинет его величества вместе с дежурным лекарским помощником Коганом я нашёл государя императора лежащим на кровати, в полном бессознательном состоянии с полуоткрытыми глазами, с суженными, на свет не реагирующими зрачками, едва ощутимым пульсом и редким трудным дыханием. Лицо его величества было бледное, местами забрызгано кровью, челюсти судорожно сжаты. Обе голени раздроблены настолько, что представляют собою бесформенную массу, причём можно было констатировать следующее: на правой голени в верхней её трети перелом обеих костей с раздроблением во многих местах и разрывом мягких частей, на левой таковое же повреждение в нижней её трети. Вышеупомянутое повреждение его величества признано мною, равно как и прибывшими после меня врачами, безусловно смертельным. Применение всевозможных возбуждающих средств оказалось тщетным, и государь император в четверть четвёртого пополудни в Бозе опочил».
Другими врачами, прибывшими после Маркуса, были — доктор Круглевский, батальонный врач Дворяшин, профессор Богдановский, лейб-медик С.П. Боткин и почётный лейб-медик Головин. Однако и они не смогли спасти жизнь императора.
Наиболее энергично, но так же безрезультатно действовал лекарский помощник Коган. Позже он вспоминал: «Моментально я прижал левую бедренную артерию, вслед за мною доктор Маркус прижал правую бедренную артерию. С Божьей помощью удалось остановить кровотечение из артерий». Далее Коган перечисляет, что он делал, стремясь привести императора в чувство: «Спрыскивал и обтирал полотенцем лицо, давал нюхать нашатырный спирт и влил несколько валериановых капель в уста государя. Подание помощи длилось не более двадцати минут, и государь стал дышать глубже прежнего, и наконец я услышал стон… После этого я ощупал едва ощутимый пульс, он был нитеобразный, весьма слабый; затем наложил руку на сердце государя, толчки были тоже слабые».
Конечно, при такой организации и таком уровне оказания медицинской помощи (оставляя за скобками массивность травмы) раненый был обречён. Это было ясно даже и в то время. Принимавший участие в оказании медицинской помощи Александру II врач гвардейского стрелкового батальона Дворяшин писал в «Санкт-Петербургских ведомостях» 4 марта 1881 г.: «Раздробление костей обеих голеней само по себе после двойной ампутации не абсолютно смертельно, если бы не сопровождалось такою страшною потерею крови. Не потеряй голову окружающие государя, сделай кто-нибудь прижатие бедренных артерий или перетяни чем попало бедро целиком, и государь был бы спасён».
Если же экстраполировать ту трагическую ситуацию на современность, то, воспользовавшись схемой лечения, предложенной академиком Б.В. Петровским для ранения А.С. Пушкина, следовало бы вызвать к пострадавшему машину «скорой помощи», в которой — по пути в ближайший травматологический пункт — было бы остановлено кровотечение, введены противостолбнячная сыворотка и обезболивающие средства и начато переливание кровезамещающих жидкостей и противошоковых препаратов. В стационаре больному была бы произведена первичная хирургическая обработка ран, при показаниях — реампутация конечностей и продолжены активные противошоковые, а по существу, реанимационные мероприятия, включая массивные переливания крови.
Прогноз травмы следовало бы считать очень серьёзным, учитывая её обширность и обильное кровотечение. Также следовало бы иметь в виду солидный возраст пострадавшего — императору исполнилось 63 года (кстати сказать, Александр II был наиболее долго жившим российским императором, не считая Екатерины II, которая умерла в возрасте 67 лет) — и его преморбидное состояние. Кроме того, на здоровье императора сказались и личные переживания, связанные со смертельной болезнью его старшего сына — наследника престола, Великого князя Николая Александровича.
Болезнь и смерть цесаревича Николая Александровича подробно рассмотрены петербургским историком медицины И.В. Зиминым («Вопросы истории», 2001, № 9, с. 140–147). По его мнению, смерть цесаревича «была связана с серьёзными недочётами в деятельности придворных медиков».
С детства Великого князя отличали «хрупкое телосложение» и «золотушное расположение» (как мы уже отмечали, туберкулёз был едва ли не семейным заболеванием Романовых). Во время скачек на ипподроме в Царском Селе в 1860 г. цесаревич упал с лошади и сильно ушиб спину. Как писал Ф.А. Оом, секретарь собственной конторы августейших детей, «золотуха, которою страдал Великий князь, бросилась на ушибленное место, которое сделалось уже с тех пор сосредоточием всех последующих страданий». Болезнь постепенно прогрессировала, и в 1863 г. князь В.П. Мещерский отмечал, что «Цесаревич жаловался на слабость и по временам на боли в пояснице. Его лицо приняло какой-то желтоватый оттенок и как-то осунулось».
Приставленный к Великому князю по рекомендации лейб-медика И.В. Енохина доктор Н.А. Шестов не оценил серьёзности заболевания и, согласившись с решением консилиума, рекомендовал больному лечение на морских курортах. Наследник по-прежнему вёл активный образ жизни, много ездил верхом (?!). Во время пребывания на морских курортах Италии заболевание резко обострилось, и на консультацию были приглашены французские и итальянские медики. Мнения учёных эскулапов разошлись: профессор Бурчи предположил, что боли являются результатом нарыва в спинных мускулах, и посоветовал приложить шпанскую мушку; французские врачи Нелатон и Рейе были убеждены в том, что это ревматизм. Для лечения рекомендовались электрические процедуры и массаж. Правда, был некий итальянский врач, который высказался о наличии воспалительного процесса в области позвоночника. Как бы там ни было, состояние здоровья цесаревича стремительно ухудшалось, у него начались сильнейшие головные боли, сопровождавшиеся рвотой, временами он впадал в забытьё.
