Практически во всех европейских странах флотский офицерский корпус был более закрытой корпорацией по сравнению с сухопутным. В тех странах, где для поступления в военно-морские учебные заведения не существовало формальных сословно-профессиональных ограничений, присутствовали ограничения неформальные. Так, в Великобритании взималась высокая плата за обучение в военно-морских училищах, которая делала чин флотского офицера недоступным для выходцев из низов
[133].
Неверно представлять себе офицерский корпус русской армии и флота состоящим из одних придворных аристократов, в то же время нельзя и делать далеко идущие выводы о серьезной демократизации русского офицерства на том основании, что процент потомственных дворян в его среде к началу ХХ в. сократился. На наш взгляд, определяющим в складывании мировоззрения кадрового офицера было длительное обучение в военно-учебном заведении, а затем – сравнительно замкнутая жизнь в «полковой семье» или в рамках кают-компании. Происхождение офицера, как правило, не только не имело определяющего значения, но и могло оказать воздействие на его убеждения, обратное тому, которое предполагается, когда речь идет о «выходце из народа». Сам по себе факт приобщения к привилегированной корпорации мог сделать сына крестьянина или рабочего более лояльным членом «офицерской семьи», чем выходца из дворянства, для которого военная служба была естественным.
Благодаря тому, что в свое время были сделаны обстоятельные подсчеты, представляется возможным оценить поведение русских морских офицеров различных категорий в годы Гражданской войны. В РГА ВМФ хранятся справки о численности бывших офицеров разных чинов и корпусов, состоящих на службе в Красном Флоте на 1 января 1918 г.
[134] и на март 1921 г.
[135] К сожалению, эти справки составлены не по единому формуляру, поэтому возникают некоторые вопросы при интерпретации содержащихся в них сведений. Вместе с тем представляется, что приведенные в справках цифры ни в коем случае не являются вымышленными. Во-первых, указанные справки составлены весьма тщательно, о чем свидетельствует то обстоятельство, что бывшие офицеры в них разбиты на группы в соответствии с их чинами и специальностями. Во-вторых, как будет показано ниже, советское руководство весьма внимательно относилось к использованию и учету бывших офицеров, а принадлежность к офицерскому корпусу в целом и к одной из его категорий в частности выступала критерием профессиональной пригодности специалиста. Справка за 1 января 1918 г. позволяет оценить максимальное число офицеров русского флота с некоторыми уточнениями относительно окончивших военно-морские учебные заведения в 1918 году.
Численность офицеров флота, оказавшихся на стороне белых, можно оценить благодаря двум изданиям, в которых собраны многочисленные сведения о судьбе офицеров-эмигрантов. Это изданный под редакцией В. В. Лобыцына «Мартиролог русской военно-морской эмиграции»
[136] и составленный С. В. Волковым «опыт мартиролога» «Офицеры флота и морского ведомства»
[137] (далее – «Опыт…»).
В «Мартирологе…» В. В. Лобыцына насчитывается 1909 фамилий, хотя составитель заявляет о 1890
[138]. 378 человек (19,8 %) (кадеты, юнкера флота и гардемарины, члены семей офицеров, чиновники, священники, отставные и сухопутные офицеры, нижние чины и охотники флота, штатские лица, офицеры созданного бароном Врангелем Корпуса корабельных офицеров (ККО)) вовсе не являлись офицерами морского ведомства. Около 115 человек (6 %) были произведены в офицеры белыми властями не ранее осени 1918 г. Не более 1416 (74,1 %) являлись офицерами действительной службы к 1 января 1918 г. В предисловии к своему «Мартирологу…» В. В. Лобыцын заявляет, что все сведения о смерти в эмиграции лиц, статьи о которых вошли в сборник, фигурировали в периодических и непериодических изданиях, вышедших за границей. Эти издания подробно перечислены в предисловии. Кроме того, эти лица имели какое-то отношение к флоту
[139]. Принцип отбора персоналий для «Мартиролога…» представляется совершенно логичным. Оправдано включение в издание статей о женах и вдовах морских офицеров, гардемаринах, кадетах, охотниках и юнкерах флота, матросах и т. п. В «Мартирологе…» В. В. Лобыцына имеются ссылки на источники сведений о кончине каждого лица, включенного в издание.
С. В. Волков, составитель «Опыта мартиролога», собрал сведения о 5711 лицах, включая большинство упомянутых В. В. Лобыцыным. Исключены С. В. Волковым по большей части лица, не получившие офицерского чина, хотя иногда причины игнорирования того или иного лица представляются загадочными. Весьма спорным является принцип отбора сведений составителем. С. В. Волков заявляет о том, что у него «собраны имена офицеров, расстрелянных большевиками в ходе красного террора, во время Гражданской войны, погибших в Белом движении в 1917–1922 гг., умерших в эмиграции, а также оставшихся в России (в том числе мобилизованных большевиками) и репрессированных в 1920–1930-х годах. В порядке исключения упомянуты и погибшие в Гельсингфорсе, Кронштадте, Петрограде, Севастополе и других местах от рук революционных матросов в марте – октябре 1917 г. То есть мартиролог включает имена практически всех морских офицеров, о чьей судьбе после 1917 г. составителям удалось найти хоть какие-то сведения. Не вошли в него только лица (их сравнительно немного), которые добровольно поступили на службу к большевикам или ревностно им служили»
[140]. Критерий добровольности поступления на службу во время Гражданской войны крайне расплывчат, не говоря уже об оценке степени ревностности службы. Так, не вошли в «Опыт…» статьи о репрессированных офицерах – лейтенанте и флагмане флота 1 ранга М. В. Викторове, мичмане и флагмане флота 1 ранга В. М. Орлове, лейтенанте и флагмане флота 2 ранга И. К. Кожанове, лейтенантах и флагманах 1 ранга Э. С. Панцержанском, Г. В. Васильеве, Г. Г. Виноградском, мичмане и флагмане 1 ранга И. М. Кадацком-Рудневе, мичмане и флагмане 2 ранга В. П. Калачеве, капитане 2 ранга и адмирале советского флота Л. М. фон Галлере, капитане 2 ранга и вице-адмирале советского флота А. К. Векмане, мичмане и контрадмирале советского флота И. К. Самойлове и др. Даже если С. В. Волков принимал за признак ревностной службы партийность, то И. М. Кадацкий-Руднев вступил в ВКП(б) только в 1931 г., М. В. Викторов и Л. М. Галлер – в 1932 г., а А. К. Векман и Э. С. Панцержанский вовсе остались беспартийными. В то же время в сборнике помещены сведения о Н. Н. Зубове, капитане 2 ранга царского флота, командовавшем запасным батальоном в колчаковских войсках. Он попал в плен к красным и служил в СССР, став директором Океанографического института и инженер-контр-адмиралом советского ВМФ
[141]. Вполне очевидно, что Н. Н. Зубов «ревностно служил большевикам», не был репрессирован, его именем были названы залив в Антарктиде и два научно-исследовательских судна
[142]. Кроме Н. Н. Зубова в «Опыт…» были включены сведения о более чем ста лицах, оставшихся в СССР, о чьей судьбе С. В. Волкову не удалось собрать сведения, и которых явно неверно было бы относить к категории «репрессированных в 1920–1930-х годах». Составитель посчитал возможным включить в состав сборника под названием «Офицеры флота и морского ведомства: Опыт мартиролога» гардемарин, кадетов, юнкеров флота, не только произведенных в офицеры белыми властями, но и тех, о которых ему известно, что они никогда не получили офицерского чина (таких насчитывается более 600). В «Опыте…» приводятся сведения о женщинах, священниках и чиновниках, к числу офицеров никак не относившихся. Из сказанного следует вывод о субъективизме, проявленном С. В. Волковым при составлении мартиролога. Кроме того, у С. В. Волкова, в отличие от В. В. Лобыцына, полностью отсутствуют ссылки на источники информации, поэтому читателю приходится полагаться лишь на его научную добросовестность. Вместе с тем можно надеяться на то, что состав чинов морского ведомства, умерших в эмиграции, отражен достаточно полно и их численность завышена, а не занижена. Несмотря на указанные выше недостатки, сведения, приводимые как В. В. Лобыцыным, так и С. В. Волковым, позволяют дополнить картину политического выбора офицерского корпуса морского ведомства в годы Гражданской войны.
