Подавляющее большинство членов этого органа представляли сухопутную армию (из восьми «непременных членов» моряками были только двое – управляющий Морским министерством и начальник ГМШ, из шести «постоянных членов» только один был моряком, и лишь в 1908 г. моряков было назначено двое)
[451], в итоге из четырнадцати членов СГО флот представляли только трое – четверо, что вполне соответствовало «удельному весу» флота в системе вооруженных сил, но не удовлетворяло амбиций флотского начальства. Фактически СГО так и не превратился в эффективный орган координации деятельности военного и морского ведомств и прекратил свою деятельность в июле 1908 г., когда его председатель, великий князь Николай Николаевич Младший, был освобожден от своей должности. Формально СГО был упразднен в августе 1909 г.
[452] Взаимоотношения морского и сухопутного ведомств вернулись к тому положению, в котором они были до войны с Японией.
Необходимость согласования усилий все же осознавалась, особенно в морском ведомстве, возможно, потому что моряки остро чувствовали слабость флота по сравнению с армией, особенно до выполнения судостроительной программы. В результате довольно длительных переговоров, согласование операций армии и флота приобрело форму командирования морских офицеров в штабы сухопутных армий для связи
[453], а также совещаний представителей МГШ и ГУГШ. Следует отметить, что в деле организации взаимодействия названных ведомств Россия не отставала от ведущих мировых держав, ни в одной из которых в то время не существовало отработанной системы координации стратегического планирования армии и флота. Более того, если в России признавалась возможность подчинения части морских сил сухопутным войсковым объединениям, то в Великобритании, Германии, Франции ничего подобного не было, и действия флота мыслились только как абсолютно самостоятельные. Впрочем, в эту эпоху среди офицеров МГШ господствовали теоретические взгляды на флот как самостоятельную силу, которая должна действовать в открытом море. О координации усилий с сухопутной армией вопрос не ставился, а береговые крепости воспринимались лишь как «убежища» для флота, не имеющие самостоятельного значения. Эти взгляды позднее нашли яркое выражение в работах М. А. Петрова
[454], считавшего глубоко ошибочным и прямо пагубным использование флота для обороны Севастополя в Крымскую и Порт-Артура в русско-японскую войну. Этим взглядам была суждена долгая жизнь, борьба вокруг них велась еще на рубеже 20–30-х годов.
Во время Первой мировой войны органы координации управления морскими и сухопутными вооруженными силами были представлены прежде всего Военно-морским управлением (ВМУ) при штабе VI армии (ее задачей была оборона побережья Финского залива, прежде всего, Петрограда), сформированным при мобилизации во главе с капитаном 2 ранга В. М. Альтфатером. На третий день войны началось формирование ВМУ при штабе верховного главнокомандующего во главе с контр-адмиралом А. В. Ненюковым
[455]. Балтийский флот был подчинен командующему VI армией, а Черноморский – непосредственно верховному главнокомандующему. МГШ, вчерашний «мозг» флота, оказался «вне игры» и сосредоточился на управлении невоюющими морскими силами. В конце лета 1915 г. Балтийский флот был переподчинен командующему армиями Северного фронта, в штаб которого перешло ВМУ из штаба VI армии. К октябрю 1915 г. созрела идея создания Морского штаба его императорского величества, который должен был объединить деятельность МГШ и ВМУ на высшем уровне
[456]. В январе– феврале 1916 г. был сформирован Морской штаб Ставки (МШС), причем его начальник, адмирал А. И. Русин, приобрел большой вес. ВМУ Северного фронта и ВМУ при Штабе верховного главнокомандующего были расформированы. Балтийский, Черноморский флоты и только что созданная флотилия Северного Ледовитого океана стали непосредственно замыкаться на МШС. При этом речные и озерные флотилии не подчинялись МШС, а находились в заведывании контр-адмирала великого князя Кирилла Владимировича.
Каков же был итог деятельности Морского министерства и МГШ в дореволюционный период? Морское ведомство между Русско-японской и Первой мировой войнами развило весьма бурную деятельность. Что касается роли МГШ, то, по нашему мнению, она была, в целом, положительной. Однако, оценивая «органическую» деятельность штаба, нельзя забывать о той саморекламе, которой с успехом занимались сотрудники МГШ как во время существования своего подразделения, так и после его ликвидации, уже в советское время. В результате в историографии сложился приукрашенный образ штаба, представавшего как средоточие военной мудрости и образец целесообразной организации. Светлый образ МГШ создавался за счет других подразделений министерства, особенно ГМШ, которые представали средоточием «доцусимских порядков», воплощением косности и отсталости. Одним из «фирменных методов» создания благоприятного впечатления от деятельности МГШ уже после революции стало представление объективных сдвигов в технике и тактике как заслуга сотрудников МГШ. Стратегическое руководство флотами во время войны зачастую подвергалось критике, однако ради объективности надо заметить, что неконкретность в постановке задач и общая стратегическая пассивность были характерны для высшего руководства не только русского, но и других флотов начала ХХ в. Ошибки и просчеты, которые, конечно, имели место, коренились не столько в деятельности самого ведомства, его отдельных руководителей, а в глубоком кризисе, поразившем Российскую империю. Выход из этого кризиса в одном отдельно взятом министерстве был, разумеется, невозможен. Когда в итоге многолетних споров, дискуссий, столкновений интересов, закулисных интриг, бесконечных совещаний и согласований, сотен записок в 1905–1914 гг. Морское министерство нашло свое место в изменившейся системе государственных учреждений Российской империи, дни существования самой империи были сочтены. Февральская, а затем Октябрьская революции открыли новую главу в истории страны и в истории «мозга» русского флота.
После Февральской революции произошло значительное обновление руководства морского ведомства. Многие адмиралы и генералы были уволены в отставку, среди них высшие руководители ведомства – морской министр И. К. Григорович, начальник Главного морского штаба К. В. Стеценко, начальник штаба Балтийского флота Н. М. Григоров, а командующий Балтийским флотом А. М. Непенин был убит. А. И. Русин лишился постов первого помощника морского министра и начальника МГШ, оставшись ненадолго начальником МШС
[457]. Морским министром впервые в истории России стало гражданское лицо – лидер партии октябристов А. И. Гучков, вскоре смененный А. Ф. Керенским. Не обошлось без совсем удивительных назначений: 13 июня 1917 г. исполняющим обязанности управляющего Морским министерством был назначен лейтенант В. Лебедев
[458]. Он был членом партии эсеров, эмигрировал во Францию, в начале Первой мировой войны вступил во французскую службу и выслужил чин лейтенанта сухопутной армии. Вероятно, А.Ф. Керенский хотел приобрести в его лице хорошего оратора для выступления на митингах перед матросами, но, как свидетельствуют мемуаристы, успехи В. Лебедева были скромными
[459]. Следует отметить, в списках офицеров русского флота того периода значится лишь один человек, который может быть идентифицирован как «лейтенант В. Лебедев» – прапорщик по Адмиралтейству Всеволод Лебедев, произведенный 17 октября 1917 г. в подпоручики
[460].
