Крампус открыл глаза.
– Дверь открыта.
Он вышел из круга и подошел туда, где лежали рядом два волка. Присев на корточки, погладил их густой мех.
– Гери, Фреки, нам надо идти. Стерегите мешок. Никого к нему не подпускайте. Если учуете Санту – значит, мы потерпели неудачу. – Гери тихо заскулил. – В таком случае я желаю, чтобы мешок был разодран на части. Понимаете? – Фреки тявкнула.
Крампус встал, поглядел на мешок. Все было готово. Он взял копье, пробежался пальцами по наконечнику, в сотый раз проверяя его остроту, и сделал глубокий вдох. «Пора забрать то, что по праву мое».
* * *
Санта-Клаус взял с полки у себя в кабинете маленький, переплетенный в кожу томик, и осторожно положил на стол; прикоснулся к знаку, вытесненному на обложке. Ласково провел пальцами по истертой, потрескавшейся коже и раскрыл книгу. Он осторожно перелистывал хрупкие пергаментные листы, пока не добрался до грубоватого изображения худого, сурового, бородатого человека с крючковатой пастушеской палкой. Санта-Клаус провел пальцем по шероховатому пергаменту, читая надпись под картинкой.
– Доброта – сама себе награда, – прошептал он.
Он поглядел в окно, которое выходило на Средиземное море. На волнах танцевали последние лучи света. Он закрыл глаза, вдохнул теплый соленый воздух и заставил себя вспомнить. Вспомнить пламя, обратившее в прах его темницу, вспомнить крики, что звучали повсюду, когда Рагнарёк пожирал всё и вся в Хеле, в Асгарде, вспомнить, как душа его жены горела у него на глазах.
– Пламя лизало плоть мою, – прошептал он, обращаясь к книге. – Но не было конца, не было облегчения моим мучениям. Я стоял и смотрел, пока все не сгорело дотла, пока я не остался совершенно один – единственная душа среди целого мира, сплошь покрытого пеплом и горелыми костями.
Господь Бог, Единственный Бог надо всеми, послала за мной своих ангелов, валькирий, и они отнесли меня в Мидгард, и оставили меня там, обнаженного, бродить по земле. Годами я скитался безо всякой цели. Я отказался от еды и питья, я отдался на волю стихий, в надежде на смерть. Я даже бросался со скал, и все зря, потому что плоть моя не умирала.
Крампус нашел меня и вынудил меня служить себе. Я, сын Одина, стал рабом какого-то демона низшей касты. Мне было все равно; я ничего не чувствовал, ничего не желал. В пустоте сердца и души моей я верил, что это и есть моя судьба, мое наказание, что я был избавлен от небытия, чтобы мучиться, искупая не только собственное тщеславие и самонадеянность, но и грехи всех моих предков.
Я запутался, я был мертв во всех отношениях, кроме как во плоти. – Он осторожно закрыл книгу и прижал ее к груди. – Твои слова, святой Николай, нашли мою душу, напомнили мне о тех днях до Рагнарёка, до Хеля, до всех этих интриг, до предательства и мелочных игр богов. О том времени, когда я бродил по миру, благостный и милостивый к людям, и не искал ничего, кроме простых радостей – помогать униженным и угнетенным. Единственное время, когда я знал счастье.
– Я так и думала, что найду тебя здесь.
Санта обернулся.
В комнату вошла худощавая женщина с распущенными белыми волосами и лицом, у которого не было возраста. На ней было темно-алое, расшитое золотом платье. Она взяла у него книгу, поставила обратно на полку.
– Тебе не нужно учение мертвого святого, чтобы понять, что у тебя на сердце.
– Иногда я забываю, – ответил Санта. – Игры богов нагоняют тоску по прежним, простым временам.
Она прикоснулась к его руке.
– Твоя доброта не имеет целью доставить богам удовольствие. Это в твоей природе.
– Правда. Нет для меня радости больше, чем нести людям надежду и радость. Но радует ли меня, когда я слышу свое имя в песне, вижу, как мой образ славят по всей земле? Да. Должен признать, я жажду этого, и не будет мне покоя, пока каждый не будет петь мои песни.
– Тщеславие – грех твоей доброты. И что с того? Никто не требует от тебя святости. Доброта всегда благородна, каковы бы ни были ее мотивы.
– Единственная правда, которая мне известна, – только когда я лечу по миру, раздавая подарки, я забываю боль от ушедшего. Только это и имеет значение, только это, кроме самих богов и того места, которое они уготовили мне в своих замыслах.
– Он идет.
– Крампус?
– Кости говорят.
– Я знал, что он придет.
– Полагаю, это будет скоро.
– Я готов, – Санта взял стоявший в углу меч, крутанул его над головой и положил на стол. – Кости раскрыли тебе другие тайны?
– Нет. Ты его боишься?
– Он не может причинить мне вреда. Боги об этом позаботились.
– Так почему тогда я вижу тревогу на твоем челе?
– Я тревожусь о мешке. Он может как-то повредить его. Не знаю, где я смогу раздобыть такой же.
– Тогда тебе надобно проследить, чтобы он не сбежал.
– Он не сбежит. Только не на этот раз. Коварство Локи, наконец, погибнет – вместе с ним.
Глава одиннадцатая
Темные искусства
Крампус открыл мешок пошире; Джесс увидел клубящуюся внутри тьму. Повелитель Йоля кивнул, и Маква сунул внутрь одну ногу, потом вторую, потом скользнул вниз по пояс. Крампус, поддернув мешок, закрыл его над головой Маквы, и – великана не стало. Братья, Випи и Нипи, последовали за ним без колебаний, и никакие приказы им не понадобились. Следующей была Изабель, потом Вернон, который метнул на Крампуса крайне раздраженный взгляд, но полез в мешок, не сказав ни слова.
Крампус посмотрел на Чета с Генералом. Генерал сделал шаг назад; на его лице явственно отражался страх. Он помотал головой:
– Нет, сэр, я туда не полезу.
– Ты только пыжиться умеешь, правда? – сказал Джесс, презрительно усмехнувшись. – Мне всегда было ясно, что без своего клана ты – ноль без палочки.
Генерал, похоже, его даже не слышал. Он неотрывно смотрел на мешок. Джесс отпихнул Генерала в сторону и ступил вперед – ему хотелось одного: поскорее покончить со всей этой бодягой. Мед горячил ему кровь, и он чувствовал себя немного сумасшедшим, безумным, будто в любой момент он мог слететь с катушек, и это чувство ему нравилось. Он ступил в мешок, вдохнул поглубже – с дыханием у него все еще были некоторые сложности, но боль явно уходила. Сунул внутрь вторую ногу.
Крампус положил руку ему на плечо.
– Настало время все исправить.
– Смотри, чтобы нас всех там не поубивали, – ответил Джесс и скользнул в мешок.
Какое-то мгновенье он не чувствовал под ногами земли, но ощущение было не как при падении: он будто скользил вниз по бархатной горке. Секунду спустя Джесс приземлился на пятую точку. Под ним оказалась сравнительно мягкая грязь и рассыпанное сено. Он моргнул, и мир вокруг обрел резкость. Была ночь, и было тепло. Джесс никогда в жизни не бывал у моря, но сразу понял, что пахло именно им. Он услышал далекий шум волн, разбивающихся о скалы, и встал.
