– Восхитительно, – прошептала Шера минут через пять. – Невероятно…
Она всегда так говорила после.
– Наши чувства острее самого дикого секса, – заметил Адриан.
– Правда?
Ей было до ужаса приятно слышать эти слова.
– Чувства – это главное, что у нас есть, а кровь, секс и прочее лишь обрамляют их. Ты даришь мне не кровь, любимая, а огонь вот здесь. – Он прикоснулся к груди.
– Как хорошо, – эхом отозвалась Шера, которой даже в кошмаре не могло привидеться, что Адри нужна от неё только кровь.
– Я люблю тебя.
– А я люблю тебя.
Она лежала на спине, её рука рассеянно скользила по животу, а бёдра до сих пор едва заметно двигались, то раздвигаясь, то сжимаясь. Девушке было настолько хорошо с Адрианом, что ей требовалось много времени, чтобы прийти в себя. А Малкавиану нравилось смотреть на усталую подругу и любоваться её точеной фигуркой: небольшая грудь с чёрными бусинками сосков, длинные ноги с ещё узкими бёдрами, тонкие руки и худенькая шея – нежная, совсем девчачья. Шера как будто застыла в шаге между подростковой угловатостью и женской округлостью, и её «пограничная» фигура безумно возбуждала Адриана.
– Разведёшь костер? – спросила девушка, озираясь в поисках футболки.
– Конечно, – отозвался масан, поднимаясь.
Они приезжали на эту поляну довольно часто, и в густой траве Малкавиан хранил небольшой запас сухого валежника. Принёс охапку, чиркнул зажигалкой, добавив чуть магии, чтобы огонь быстрее схватился, и сел на землю рядом с надевшей футболку Шерой.
– Побудем здесь до утра?
– Мне нужно встретиться с Адамом Носферату, – вздохнул Адриан.
– Во сколько?
– В два.
– У нас ещё куча времени.
– Ага. – Он улёгся на землю и задумчиво провёл пальцами по спине подруги.
– Тебя что-то тревожит, – тихо произнесла Шера. – Я чувствую.
Сначала он хотел отмахнуться, сказать: «Ерунда», но неожиданно – и в том числе для себя самого – ответил:
– Сантьяга хочет заключить большой союз с непримиримыми и уговаривает Клаудию созвать Конклав.
– Тебя это волнует? – удивилась девушка.
– Меня волнует всё, что связано с семьёй.
– Да, конечно… – Шера поняла, что допустила ошибку, и постаралась исправиться: – Разве Конклав – это плохо? Сантьяга хочет договориться ради мира…
– Сантьяга хочет договориться, потому что он слаб, – качнул головой Малкавиан. – Ярга теснит его со всех сторон, и Сантьяга хочет сделать нас союзниками.
– Разве это плохо? – повторила девушка.
– Он нас предаст.
– Почему?
– Потому что он нас ненавидит, – объяснил Адриан. И спокойно добавил: – Нас ненавидят все.
– Я – нет!
– Ты – моё единственное счастливое исключение.
Она повернулась и упала вампиру на грудь:
– А ты – моя жизнь!
– Именно… – Малкавиан хотел что-то добавить, но неожиданно привстал на локте и пристально посмотрел вдоль берега. Ничего не разглядел в темноте, но спросил: – Ты слышишь?
– Нет.
Шера давно привыкла к тому, что чувства ночного охотника гораздо острее, чем у неё, и не обижалась на вопросы, на которые не могла дать ответа.
– Шаги.
– Прохожий?
– Мужчина… один… И немного пьян.
Малкавиан улыбнулся.
– Адри, не надо, – прошептала девушка. Она поняла, что задумал возлюбленный. – У тебя ведь нет жажды.
– Никто ничего не узнает, – пообещал вампир: он принял решение и не собирался от него отказываться.
– Тебе не хватает меня?
– Больше крови – больше сил.
– Адри!
Масанам категорически запрещалось высушивать челов на территории Тайного Города. Скрутила жажда – отправляйся в путешествие, длинное или короткое – тебе решать, но с жаждой нужно справляться вдали от Москвы. Потом возвращайся и живи дальше. Таким был закон Тёмного Двора. Масаны, конечно, закон иногда нарушали и, если попадались, пощады не просили. Знали, что бесполезно.
– Я скоро. – В глазах принявшего решение Малкавиана вовсю пылало сумасшедшее пламя. – Десять минут.
– Адри…
– Любимая, всё будет хорошо.
Вампир натянул штаны и направился в темноту.
///
Деревья, деревья, деревья… кусты, трава по пояс, как в песне, и снова деревья. Такое впечатление, что не по Москве идёт, а по лесу. Хотя… Какое там «идёт» – пробирается! Совершенно не представляя, в правильную ли сторону движется.
Антон Буторин тихонько выругался и вновь, в сотый, наверное, раз, огляделся.
Где эта проклятая улица?
Улица в ответ промолчала – не посигналила раздражённым клаксоном, не взревела двигателем ночного гонщика, – а вот деревья, кажется, рассмеялись, шурша листьями и весело поглядывая на парня. Деревьям нравилось общество, они развлекались.
Глупость какая, а? Не кричать же, в самом деле, «Ау!».
Или всё-таки крикнуть?
С одной стороны, Антон понимал, что заблудиться не получится и, куда бы он ни пошёл, рано или поздно окажется на дороге или увидит дома. С другой – стало немного тревожно, поскольку на дворе глубокая ночь, а он пьяный. Ну, не пьяный, а крепко поддавший. Ну очень крепко… Ну…
Ладно – пьяный. Но уже немного проспавшийся.
А всё началось с того, что Витька предложил отметить его день рождения шашлыками на берегу. Идея понравилась, ведь лучше так, чем отправиться в какое-нибудь кафе, в котором будешь полностью зависеть от настроения неведомого повара и есть то, что ему взбредёт в голову. Или «наслаждаться» видом плохо вымытой посуды, как это случилось два месяца назад на празднике Майи, когда им принесли заляпанные, со следами помады бокалы, что вызвало у виновницы торжества истерику, а её муж закатил владельцу кафе грандиозный скандал. Посуду и приборы заменили, но вечер оказался испорчен… А сегодня всё прошло удачно: купались, загорали, флиртовали, выпивали, разумеется, но в меру, чтобы на жаре не развезло. Ближе к вечеру зажгли мангал, пожарили шашлык, снова выпивали, и вот после этой части праздника у Антона случился провал в памяти. Кажется, он с кем-то поругался, но с кем – неизвестно. Не подрался, поскольку цел, а именно поругался. Или обиделся на чьё-то замечание… Кажется, собрался домой, ушёл, невзирая на просьбы остаться, видимо, побродил по парку и заснул под большим кустом – какой позор! – проснулся и теперь пытается выбраться из зелёного лабиринта.
Хорошо ещё, что раскидистый куст надёжно скрыл его от ненужных взглядов и сумка со всем содержимым осталась в неприкосновенности. Бумажник, документы, телефон…
