Непримиримые заулыбались.
* * *
Москва, проспект Сахарова,
3 июля, воскресенье, 18:24
– Я нахожусь на проспекте академика Сахарова, в самой гуще событий, среди сотен тысяч простых граждан, недовольных сложившимся в нашей стране положением и пришедших сказать своё решительное «Нет!» коррупции. Мне радостно видеть вокруг себя эти чудесные, чистые, светлые лица не побоявшихся выйти на улицу в наше непростое время, и сейчас я задам вопрос одному из участников митинга… – Корреспондент повернулся к стоящему слева Антону: – Извините, вы не уделите мне пару минут?
– Уделю, – пожал плечами Буторин. – Почему нет?
Об этом его попросили заранее, и последнюю пару минут Антон терпеливо ждал, когда корреспондент сделает «подводку». В первый раз парень сбился на словах «сотни тысяч», засмеявшись вместе с оператором, который предложил: «Говори «миллионы», чего уж там?» Во время второй попытки оператора кто-то толкнул, и он едва не уронил камеру, и только сейчас наконец-то у них вроде бы всё пошло гладко.
– Вы часто ходите на политические акции?
– Нет, – скупо ответил Буторин, стараясь одновременно и смотреть, и не смотреть в камеру.
– Пришли в первый раз?
– Да.
– Потому что не в силах терпеть всевластие коррупционеров?
– Э-э…
– Не стесняйтесь, говорите правду, вы ведь свободный человек!
– Пожалуй.
– Спасибо, что вы идёте вместе со всей страной! – с пафосом закончил корреспондент. – Мы рады, что, несмотря на репрессии и коррупцию, у нас ещё остались такие люди, как вы, стойкие и принципиальные!
– Когда…
– Что?
– Нет-нет, ничего, – покачал головой Буторин, с трудом скрывая испуг, заболтавшись, он едва не спросил: «Когда начнутся беспорядки?» – но вовремя прикусил язык.
Честно говоря, на митинге оказалось ужасно скучно. Во-первых, из-за отсутствия компании, в которой можно было бы поболтать, посмеяться или обсудить выступающих. Почти все вокруг предусмотрительно явились не в одиночку, и Антон немного завидовал их веселью. Во-вторых, на мероприятие Буторина занесло случайно, и он совсем не ориентировался в происходящем. Попытался слушать выступающих, но ничего не понял, кроме того, что ярко раскрашенные фифы и плешивые мальчики в дизайнерских шмотках призывали к свободе, демократии и требовали прекратить воровство. Стоящая под трибуной толпа отвечала аплодисментами разной степени интенсивности. Примерно через час Антон плюнул на всё и перестал обращать внимание на голосящих с трибуны «трибунов», решив просто поскучать до начала обещанных беспорядков, но тут к нему приклеился пожилой борец с режимом – тощий городской сумасшедший с длинными немытыми волосами, развевающимися, подобно рубищу прокажённых, и безумно вытаращенными глазами. Борец кричал о том, что главного организатора митинга арестовали в подъезде собственного дома, и это является произволом кровавого режима, а из его рта воняло так, что Буторин едва не приступил к убийствам немедленно, не дожидаясь беспорядков и наплевав на полицию.
В итоге Антон сбежал от борца, но наткнулся на корреспондента, хотел раствориться в толпе, однако парень осведомился, не желает ли он «сказать пару слов на камеру», а поскольку никто и никогда раньше не просил у Буторина интервью, Антон согласился.
Но немного растерялся. И, наверное, поэтому чуть не задал этот глупый вопрос…
– Я хотел спросить, когда закончится митинг, – вывернулся Антон.
– Скоро, – ответил корреспондент, бросив взгляд на часы. – И начнётся разрешённое властями шествие к Красной площади.
– Что вы говорите?
– Вы разве не слышали? – удивился корреспондент.
«Если беспорядки и разразятся, то во время шествия! Это идеальный случай!»
– Разрешённое шествие к Красной площади? – переспросил Буторин.
– К Манежной, если быть точным.
– Очень интересно…
///
Но если Антону происходящее было просто «интересно», то у обеспечивающих безопасность полицейских накопилась масса вопросов, главным из которых был:
– Почему им разрешили проводить митинг так поздно? – негромко спросил сержант Васильев, невозмутимо разглядывая участников политической акции. – Шествие начнётся в сумерках.
– Никто не понимает, – ответил стоящий слева Кретов. – Организаторы подали заявку, а в мэрии её подписали. Когда опомнились – как говорится, поезд ушёл. Попытались всё переиграть, но организаторы наняли опытного адвоката, и мэрии пришлось отступить.
– Идиоты.
– Какое-то помутнение нашло.
Полицейские помолчали, затем Васильев прищурился на стайку молодых митингующих спортивного вида и задумчиво пробормотал:
– Если митинг затянется, шествие получится факельным.
– Может, организаторы так и планировали?
– Может быть…
И полицейские одновременно покачали головами, предчувствуя, что вечер получится «весёлым», и мысленно ругая руководство. При этом, разумеется, понятия не имели, что «помутнение» на городское правительство нашло не просто так, а в результате аккуратного гипнотического воздействия ведьм Зелёного Дома, которым требовалось приблизить начало митинга к заходу Солнца…
///
– Считаете, ваш голос будет услышан?
– Да.
– И власть будет вынуждена прислушаться?
– Да.
– Вас не пугают вооружённые отряды, которые стянул напуганный режим, чтобы задушить наш свободный митинг?
– Да.
– Что?!
В отличие от Антона, голем Василий на митинге не скучал. Собственно, он вообще не знал, что такое скука, а просто работал, держась поблизости от объекта. Объект на работу – Вася на работу, объект домой – Вася домой, объект на митинг – Вася на митинг, объект поговорил со странным челом – и Вася не отказался ответить на несколько вопросов.
Но поскольку голем понимал происходящее ещё меньше Антона, отвечать он старался односложно, зная, что челам это нравится.
– Как вы ответили? – переспросил корреспондент.
– Да, не пугают, – вывернулся голем, сообразив, что последний ответ челу не понравился. И бросил взгляд на Буторина.
Буторин маялся неподалёку, и Вася решил не прерывать общение с говорливым челом.
– Согласен! – с энтузиазмом воскликнул корреспондент. – В конце концов, в полиции служат такие же люди, как мы с вами.
– Да, – кивнул Вася, удивляясь, что в полиции служат големы.
– Они не станут стрелять в нас!
– Да.
– Спасибо за вашу смелость! Спасибо за то, что в этот трудный час вы не побоялись выйти на улицу и сказать «Нет!» царящему в стране произволу.
