Дом опустел и стал чужим.
Но на Юлькином столике лежало письмо.
«Родная моя, я понимаю тебя. Со мной было то же самое. Потому что ОН – такой. Но мне никто не мешал. И я никому не мешала. Я прожила свое счастье. Прошла его. Я долго не могла тебя знакомить. Боялась. Ведь мы так похожи с тобой. И он намного моложе меня. Я знала, что это случится. Теперь – твое время. Я выдержу. Я сильней тебя: у меня была жестокая школа жизни. Живи, маленькая. Будь счастлива.
Он обещал не бросить тебя. И я ему верю.
Он ждет.
Твоя старшая».
Внизу – номер телефона.
Хирург
Вероника работала в больнице. Медсестрой. Работала недавно. Но понравилась больным сразу. Приветливая, внимательная… И жалела каждого, кому делала укол. И рука легкая была. Все радовались, когда именно Вероничка, как все звали ее, дежурила в этот день или ночь.
Правда, она всегда была слишком серьезна, после работы не посидит, не поболтает с коллегами… на шутку не отреагирует… Многие считали ее заносчивой.
А она просто была занята. Она училась в медицинском институте.
Вероника не была богата какой-то особенной красотой. Обычная девушка. Но обращала на себя внимание буквально каждого, кто ее видел, ее необыкновенная грудь. Девушка сама тоненькая, даже худая. Но грудь… Она как будто сотворена была отдельно от хозяйки. Слишком большая. Налитая. Как вылепленная из ценного розового фарфора… Она еле умещалась в любом вырезе платья или кофточки и все равно являлась миру во всем своем великолепии. Выпирала. Конечно, не вся. Но… все-таки…
У Вероники постоянного кавалера не было. Появлялись иногда какие-то «ухажеришки», как называла их мать, но эти сразу же стремились к быстрому ходу событий. К «тому самому». А Вероника все ждала «своего человека». Того, кто бы просто был хорошим и добрым. И не торопил бы события.
Ждала такого. И все.
– Все ждешь прЫнца на белом коне? – ворчала мать. – Так и прождешься. Где он?!
– Ну жду, – отвечала девушка.
– Дочь, ведь двадцать пятый уж, – печалилась мама. – Ну пошла б в клуб какой-то с подругами… посмелей, что ли, была б…
Но с постоянными дежурствами и учебой было не до клубов.
Девушка знала о своем… то ли недостатке… то ли достоинстве. Про свою грудь. Но – что поделаешь?! Так уж природа постаралась… или ошиблась… И каждый раз ей приходилось прикрываться косынкой, шарфиком… И халат свой медицинский сшила так, чтоб застегивать до самого горла.
И застегивала. Девушкой она была скромной.
Однажды в палате появился новый больной. После воспаления легких он поправлялся мучительно и долго. Конечно же уколы, процедуры… Вероничка…
Звали больного Леонид. Он так назвался сразу, как объявился в палате, и все так его и называли. Не Леня, не Ленчик. Леонид. Строго и уважительно. Хотя и было заметно, что Леонид не так уж давно освободился из мест заключения. Эти наколки на плечах – «те самые», их трудно было с чем-то спутать. Но вел себя Леонид спокойно. Со всеми вежливый был. Помогал даже тем, кому было тяжелей болеть.
Говорили – и это было именно так, – что он «до того» был хирургом. Говорили, в известной столичной клинике. Что произошло, как он оказался «там», никто не знал. И никто, конечно, его не спрашивал. Откуда-то стало известно только, что был действительно хирургом и очень хорошим.
Больные и персонал называли его за глаза «наш хирург».
– Как там наш хирург, все молчит? – спрашивал доктор.
– Помалкивает наш хирург, – отвечал персонал.
«Хирург» много читал. Как полегчало ему, стал часто выходить покурить, несмотря на болезнь легких. В разговорах о вреде курения не участвовал. Да и в мужицких байках про женщин – тоже.
Но, как и все мужики, заглядывался на «выдающийся» бюст Вероникин. Но никаких сальных шуточек не отпускал. Да и комплиментами не одаривал, правда.
В день выписки преподнес Веронике большую красивую коробку конфет.
– Береги себя, девонька, – хмуро сказал почему-то.
И все.
…На следующий день Вероника уходила с дежурства позднее, чем обычно. Она переоделась в сестринской, убрала в шкаф свой халат, погасила свет.
И… вдруг! Что это?! Она почувствовала, в комнате кто-то был. Кто-то совсем рядом!!!
Это был он. Леонид.
Но это был совсем другой человек. Не тот, кого все знали, к кому привыкли… и даже уважали. Не тот, кто ждал ее на уколы, кто подарил ей конфеты… просил себя беречь…
В свете уличного фонаря, тускло освещавшего комнату, перед ней стоял совершенно другой. Человеком его назвать было трудно сейчас. Злые, выжидающие глаза голодного волка, настигшего жертву… Он смотрел на нее, поочередно переводя жуткий взгляд с лица на грудь…
– Вам плохо? Что с вами? – почему-то пролепетала она.
Язык ее еле слушался.
– Молчи, – прошипел он.
Как во сне потом вспоминала она.
Прижав ее к стене, его руки медленно ощупывали ее тело. Сжимали его… как обследовали… долго, больно мяли грудь…
Как в бреду вспомнилось – «хирург»… Потом все куда-то исчезло. Провалилось. Потом выплыло как из тумана хриплое: «Срочно… грудь… операцию… тогда не умрешь… срочно.»
…На суде мать просила оправдать насильника. Он же спас ее дочь! После операции, которая была срочно сделана, врач сказал: еще совсем немного – и спасти ее было бы уже невозможно.
И снится сон…
И снится ей сон. Что протягивает к нему руку… к мужу своему. Хочет дотронуться. Погладить его, как всегда…
А он руку убирает.
Никогда не убирал… а тут…
Она – опять.
И он опять – убирает.
– Милый, ты что?
Молчит.
Она расстраивается.
Решила проснуться.
Просыпается.
Милого нет.
Кровать рядом с ней пуста. Только простыни смятые остались от милого.
Вскакивает с постели.
Может, он в ванной?
Нет в ванной.
Может, на кухне – пить захотел?
Нет на кухне.
Бросается на балкон.
Неужели курить снова собрался, не дай бог? Ведь врач запретил!
Нет. Не собрался. Не захотел курить. Нет его на балконе.
– Алё! Милый, где ты?
Чего это он исчез так внезапно… и так тихо?
И зачем?
А ему тоже сон приснился.
И снится ему, он руку к жене протягивает. По привычке. Уже много лет так. Погладить во сне хочет.
