– О какой реабилитации речь?! – не выдержал следователь. – Ведь он же, – чуть было не сболтнул следователь, что Кольцов давно расстрелян, – ведь вы же по уши в дерьме, и отмоетесь ли от этой грязи, большой вопрос. Сейчас вам не до очищения совести. Я не знаю, какой приговор вынесет Особое совещание, но если вы не докажете своей невиновности, то он может быть самым суровым.
– Да что тут доказывать? – всплеснула руками Мария. – Вы же прекрасно знаете, что я ни в чем не виновата, а судьи будут опираться на ваше заключение.
Так оно и случилось. Преодолев минутное колебание и чисто человеческую жалость, следователь написал, что «в предъявленном обвинении Мария Остен себя не признала, но в деле достаточно доказательств, чтобы определить ей высшую меру наказания». Особое совещание возражать не стало и постановило: «Остен-Грессгенер Марию Генриховну за шпионаж расстрелять». Через несколько дней приговор был приведен в исполнение.
Никто не знает, состоялась ли встреча Марии и Михаила на небесах, но нет никаких сомнений, что в последнее мгновение земной жизни Михаил попрощался с Марией, а Мария – с Михаилом. А это верный залог, что в той, другой, жизни они будут вместе – теперь уже навсегда.
Ни в газетах, ни по радио сообщений о трагической судьбе Марии не было, но неведомо каким путем эта печальная новость дошла до Парижа, а потом и до Андорры.
– Все, больше нас с этой землей, – топнул Борис ногой, – ничто не связывает. Пока мы могли хоть что-то делать для наших друзей, наше существование имело смысл, а теперь, как пишут в детективных романах, пора рвать когти. Так ты говоришь, можно через Бордо? – обратился он к Маркину. – Но ведь там Петэн, думаешь, он нас не тронет и в Лиссабон пропустит?
– А на кой ляд мы ему сдались? К тому же Петэну сейчас не до нас. Как стало известно, вначале он хотел обосноваться в Бордо, но вот что он увидел, – развернул Маркин газету. – «Город будто трескается от такого количества беженцев – бельгийцев, эльзасцев, лотарингцев, жителей районов севера. Все помещения переполнены, продовольствия не хватает, магазины пусты, местные власти исчерпали свои административные возможности. На улицах сплошной гул, сталкиваются автомашины, перемешались крики и гудки. Последний информационный радиовыпуск и последний слух передаются из уст в уста. Споры. Пыль. Неразбериха. Отчаяние. Удушающая жара».
– И поэтому он перебрался в Виши? Городишко-то крохотный, и живут там одни курортники.
– Какая ему разница?! Лишь бы подальше от немцев, а заодно и от де Голля.
– Он что, боится де Голля? Но ведь де Голль в Англии и он никак не может повлиять на положение дел во Франции.
– Еще как может! Вы только послушайте, что он сказал в своем радиообращении: «Эта война не ограничена лишь многострадальной территорией нашей страны. Исход этой войны не решается битвой за Францию. Это мировая война. И, несмотря на все ошибки, все промедления, все страдания, есть средства, достаточные для того, чтобы в один прекрасный день разгромить врага. Эти средства – безмерная любовь французов к своей стране и лютая ненависть к фашистским захватчикам. Я призываю к сопротивлению – сопротивлению на каждом сантиметре нашей истерзанной, но непокоренной родины».
– Теперь все ясно, де Голль для Петэна не просто соперник, а смертельный враг. Если французы пойдут за де Голлем, никакая стотысячная армия, которую немцы разрешили иметь Петэну, престарелому маршалу не поможет: в конце концов, она состоит из французов, и я не думаю, чтобы они в мгновенье ока полюбили Гитлера, гестапо и СС.
– Меня смущает не столько эта игрушечная армия – в конце концов, что это за маршал, если у него нет армии, сколько жандармерия. Вот здесь черным по белому написано, – ткнул он в газету, – что, так как порядок в оккупационной зоне обеспечивают немцы, всем французским жандармам предложено выехать в Виши. Представляете, сколько их там собралось?!
А эти парни сидеть без дела не любят, к тому же в качестве инструкторов к ним приставлены гестаповцы. Из этого я делаю вывод, что в петэновской зоне вот-вот появятся и концлагеря, и крематории, и газовые камеры.
– Ну, это ты хватил, – не поверил Борис. – Кого сажать-то? Этот ящик, – кивнул он на радиоприемник, – не раз сообщал, что, разгромив французскую армию, Гитлер взял в плен почти два миллиона французов. А ведь это наиболее активная часть населения.
– Этот же ящик сообщал и другое, – вздохнул Маркин, – крупнейшие заводы таких компаний, как «Рено», «Ситроен», «Алюминиум франсе», и многие другие получили немецкие военные заказы и успешно их выполняют. Так что война – войной, а деньги – деньгами. Но чтобы выполнять эти заказы, нужны рабочие руки: именно поэтому кое-кого из пленных стали освобождать и направлять на заводы.
– Все понял, – подхватил Борис. – Побывавшие в плену рабочие начнут бастовать, портить станки, выпускать за ворота заведомо бракованную продукцию: они-то и станут заполнять петэновские концлагеря. Но больше всего они будут злиться на то, – продолжал Борис, – что Гитлер возложил на французов расходы по содержанию немецких оккупационных войск. Согласись, что это не просто унижение, а еще и издевательство, жуткое издевательство!
Из этого же ящика я узнал, – снова кивнул он на радиоприемник, – что это сомнительное удовольствие обходится французам в совершенно фантастическую сумму – 400 миллионов франков в день. Где их взять? Конечно же, у простых людей, вводя грабительские налоги и повышая цены на хлеб, вино и все остальное, без чего французы не могут жить. Само собой разумеется, что долго люди этого терпеть не смогут и выйдут на митинги, манифестации и демонстрации протеста: все они тоже станут узниками концлагерей.
Не приведи бог, – перекрестился он, – оказаться в таком заведении. Ведь там будут и забастовщики, и уголовники, и, конечно же, люди из зарослей: кажется, «маки» по-французски это «густые заросли», и именно так называют партизан. Маки там будут главенствовать, уголовники им противостоять, а забастовщики метаться от одних к другим.
– Ладно, – отшвырнул газеты Маркин, – слава богу, нас это не касается. Пусть французы решают свои проблемы сами. А мы с вами андоррцы, мы – граждане свободного, нейтрального и независимого государства, и у нас свои проблемы. В данном случае президент Скосырев и сопровождающие его лица, вернее, одно лицо, то есть я, с целью подписания торгового соглашения отбывают в столицу дружественного Уругвая. Так как во все времена Франция была одним из гарантов независимости Андорры, то выше упомянутая делегация решила проследовать в Лиссабон через территорию Франции и заодно нанеся визит вежливости маршалу Петэну.
– Да ты что?! – взвился Борис. – Какой еще визит?!
– Да-да, – кивнул Маркин, – как глава одного государства вы просто обязаны нанести визит вежливости главе другого государства, через территорию которого следуете в третье государство. Таков дипломатический этикет. И таким будет наше прикрытие от возможных неприятностей, – хитро улыбнувшись, добавил он. – Я сегодня же дам телеграммы во все газеты, чтобы наш приезд не стал сюрпризом и чтобы Петэн успел дать соответствующие указания, дабы оказать вам положенные по протоколу почести. Думаю, что Петэн не упустит случая придать вашему визиту соответствующее звучание: ведь президент Андорры будет первым главой государства, который посетит его в Виши.
