– А вот и оторвать! – снова рубанул воздух Скосырев. – Запросто! Ради тебя готов вместо виски пить херес и вместо овсянки есть мясо по-испански, – хохотнул он.
– Раз ты идешь на такие жертвы, – подхватила леди Херрд, – то я готова, – вскочила она с дивана и закружила барона в ликующем вальсе. – В Испанию, в Испанию, в Испанию, – напевала она в ритме танца. – Туда, где нас ждет солнце, море и… и что-нибудь еще, но обязательно восхитительное, бесподобное и прекрасное.
Как тут не вспомнить хорошо известную пословицу: «Человек предполагает, а Бог располагает»! Знали бы наши герои, что кроме солнца и моря их ждет такое «что-нибудь», что и в голову не могло прийти, то, хоть и на овсянке, но сидели бы себе пусть в туманном, зато стабильном и безопасном Альбионе. А впрочем, как знать, ведь Борис уже вкусил той отравы, которой поделился с ним Костин, и рвался вперед, рвался туда, где его ждала известность, слава и, самое главное, власть.
Глава ХIII
Первое, что сделал Скосырев по приезде в Сантандер, отправился к своему цирюльнику. Каково же было его удивление, когда вместо неизменно учтивого и подобострастно любезного Рамоса он встретил надменно горделивого и даже высокомерно чванливого человечка в какой-то странной униформе.
– Рамос, мой дорогой Рамос, – изумился Борис, – что с вами случилось? В какой орден вы вступили? Или правительство велело всем парикмахерам облачиться в эту петушиную униформу?
– Извольте взять свои слова обратно! – вспыхнул парикмахер. – Не думайте, что если вы барон, то вам все позволено. Я этого не потерплю, и оскорблять Испанскую фалангу не позволю!
– Хорошо, – развел руками Скосырев, памятуя о том, что когда он сядет в кресло, то будет абсолютно беспомощен, а Рамос вооружен бритвой, ножницами и всякого рода щипчиками, – беру свои слова обратно. Но я в самом деле вас не узнаю. И о какой фаланге вы говорите?
– Об Испанской фаланге, – выставил вперед ножку Рамос, – так называется наша фашистская партия.
– Да-а? – еще больше изумился Скосырев. – В Испании есть фашистская партия, такая же, как в Италии и Германии?
– Именно так! – вскинул голову Рамос. – Идеалы у нас такие же, но если в Италии и Германии наши братья уже у власти, то нам еще предстоит ее завоевать. И мы ее завоюем! – взмахнул он сверкнувшими, как стилет, ножницами.
– Ну-ну, – миролюбиво кивнул Борис, – может, и завоюете. А стричься-то будем? И побриться бы неплохо, – провел он рукой по отросшей щетине. – Я ведь недавно из Англии: так вот там никто не умеет стричь и брить так превосходно, как вы, – решил он сыграть на профессиональной гордости Рамоса. – Я уж не говорю об одеколонах: никому и в голову не придет поинтересоваться, на свидание я иду, на скачки или в парламент – льют на голову, что под руку попадет, и вся недолга.
Надо было видеть, как будто дождем смыло заносчивость и кичливость новообращенного фашиста Рамоса и как в нем проснулась профессиональная гордость испанского цирюльника. Он снова стал услужливым и обходительным, снова разливался соловьем, рассказывая о пополнениях своей коллекции ароматов, снова не стриг и брил, а священнодействовал, порхая вокруг клиента.
– Ну вот, совсем другое дело, – щедро расплачиваясь с Рамосом, удовлетворенно разглядывал себя в зеркало Скосырев. – А теперь вопрос на засыпку, – лукаво прищурился он, – есть ли в вашей коллекции такой аромат, который бы вызвал ко мне интерес?…
– Все понял, – усмехнулся Рамос, – у вас новая дама.
– И не одна, – решил подыграть ему Скосырев. – Но все эти дамы… как бы вам сказать… не очень дамы.
– Неужто школьницы? – опешил Рамос.
– Еще чего! – крякнул от досады Борис. – Эти дамы – синие чулки. Они очень умные, много чего знают, но ходят в поношенных кофтах и терпеть не могут денди, мачо и разных других красавцев.
– Это что-то новенькое. Господин барон, – сочувственно посмотрел на него Рамос, – вам надо есть больше фруктов. Английская овсянка действует на вас дурно.
– А вот и не дурно! – хохотнул Борис. – Именно в Англии я решил заняться самообразованием и записаться в библиотеку.
– О-о, господин барон не пожалеет, – восхищенно подхватил Рамос. – В Сантандере такая библиотека, такая библиотека! И хотя она всего лишь филиал еще более знаменитой Барселонской библиотеки, записавшись в нашу, вы сможете наведываться в Барселону и пользоваться тамошним абонементом.
– Так вот, – продолжал Скосырев, – я хочу, чтобы библиотечные дамы встретили меня, как своего человека, чтобы давали даже те книги, которые берегут как зеницу ока и никому не выдают. Такого рода приворотный аромат найдется?
– Для вас, господин барон, найдется, – открыл заветный шкафчик Рамос. – Тем более, что цель у вас благородная. Вот, – достал он восьмигранный флакончик, – вам этот аромат не понравится, так как в нем есть что-то от запаха пыли и давно не раскрываемых фолиантов, но для библиотеки – это то, что надо. Уверяю вас, господин барон, что успех вам обеспечен: библиотечные дамы будут от вас без ума.
Как в воду смотрел новообращенный фашист и настоящий кудесник своего дела Франциско Рамос. Стоило скромно одетому, интеллигентной внешности, синьору появиться на пороге библиотеки, как вокруг него образовался водоворот из женщин в очках и поношенных кофтах. А когда он представился не бароном, а санкт-петербургским доцентом, изучающим историю карликовых государств, библиотечные дамы пришли в неописуемый восторг: оказывается, никто и никогда не интересовался историей Сан-Марино, Лихтенштейна, Монако или Андорры. То, что они нашли в подвалах, полуподвалах и других потаенных уголках, составило целую гору старинных книг, толстенных фолиантов и даже пергаментных рукописей.
Так в жизни Бориса Скосырев начался совершенно новый этап, смириться с которым пришлось и леди Херрд, и его многочисленным друзьям. В библиотеке Борис пропадал с утра до вечера, а возвращаясь домой, поражал леди Херрд необычной просветленностью и беспощадным самобичеванием.
– Какой же я был дурак! – казнился он. – Балбес, медный лоб и олух царя небесного! Что я знал, нет, ты мне скажи, – взывал он к леди Херрд, – ну что я знал? Ведь я же ничего, кроме биржевых сводок и отчетов о скачках, не читал. А в книгах, да еще старинных, мудрость человечества. Ты не поверишь, но сейчас у меня будто короста с глаз спадает: весь мир я вижу по-другому. Даже мое окопное прошлое предстало совсем в другом виде. Ведь о войне-то я судил с позиций своего полка, а что творилось за нашей спиной – в Генштабах Петрограда, Вены или Берлина, ни я, ни мои однополчане понятия не имели. А большевики, эти изгои рода человеческого, откуда они взялись, и почему эти лапотники победили нас, офицерскую касту России? Как это ни странно, но всерьез этим вопросом никто не задавался. А я ответ на эти вопросы нашел: правда, для этого пришлось перелистать кучу немецких, английских, французских и русских газет того времени.
– Но зачем тебе это нужно? – робко интересовалась леди Херрд. – Все это в далеком прошлом.
