Хуан Роблес тоже был нехилым человеком, правда, по андоррским меркам. Ну, что такое метр восемьдесят по сравнению с двумя метрами, и девяносто килограммов веса по сравнению с полутора центнерами?! Но как бы то ни было, Хуан Роблес и Василий Зуев в Андорре были самыми крупными и самыми сильными людьми – это их роднило, и отношения между ними были, как, скажем, между Ильей Муромцем и Добрыней Никитичем.
Само собой разумеется, Роблес об этих русских богатырях понятия не имел, но когда Зуев ему рассказал и даже показал копию картины Васнецова, андоррский геркулес ткнул пальцем в Добрыню и не допускающим возражений тоном заявил: «Это я! Усы у него, как у меня. А бороду я отращу». На том и порешили.
Но как настоящие богатыри, Роблес и Зуев при каждом удобном случае мерялись силой: то боролись на руках, то пытались поднять огромное бревно, то швыряли тяжеленный валун. И вот что удивительно: побить рекорды Зуева Роблес пока что не мог, но уверенно приближался к его результатам.
– Все дело в тренировках, – объяснял он удивленному Зуеву, – ты живешь в городе и целыми днями просиживаешь штаны в кабинете. Я же – на природе, и каждый день, хочешь не хочешь, а вынужден таскать эти треклятые бревна и двигать камни. Так что берегись, – шутливо подначивал он обескураженного Зуева, – скоро я твои рекорды побью.
– Зато на руках я все равно сильнее, – приглашал он к столу Роблеса. – Давай померяемся!
– На руках – не буду, – отмахивался Роблес. – Тут мне до тебя далеко.
– А-а, испугался, – удовлетворенно похохатывал Зуев. – То-то же, Добрынюшка, в этом деле сильнее Илюши никого нет, – закатывал он рукав рубахи и предлагал потрогать свой огромный бицепс.
Соблюдая приличия и восхищенно цокая, Роблес трогал каменный бицепс и говорил, что такого, похожего на арбуз, у него никогда не будет и что если бы Зуев регулярно тренировался, то по поднятию тяжестей наверняка стал бы олимпийским чемпионом.
– Не до этого, – вздыхал Зуев. – Да и не нравятся мне эти игры. Ну, поднял кто-то над головой полтора центнера, и что с того? Вот борьба – это другое дело. В цирк бы я пошел, с Поддубным бы повозился, с Заикиным. Но вместо этого пришлось насаживать на штык сперва немцев, потом австрийцев, а напоследок и латышей: не знаю, почему, но за большевиков отчаяннее всех сражались почему-то они.
А-а, ерунда все это, – досадливо махнул рукой бывший поручик, – это было давно, и очень хочется, чтобы было неправдой. Не за этим я к тебе, Роблес, приехал, не для того, чтобы бередить старые раны. Суть дела в том, что в ближайшее время я отправляюсь в Испанию, причем к республиканцам: буду там представлять «Вести Андорры». Журналист ведь для того и существует, чтобы быть в гуще событий, а главное событие в Испании – это война. Так что мотаться мне придется и по фронтам, и по госпиталям, и на лошадях скакать, и на грузовиках трястись и, главным образом, топать на своих двоих. Так вот для всего этого мне нужно должным образом экипироваться, а у меня, кроме пиджака и штиблет, ничего нет.
– И купить ты ничего не можешь, – понимающе усмехнулся Роблес.
– Вот именно. Короче говоря, мне нужен хороший портной и толковый сапожник. Не знаешь таких?
– Еще как знаю! – почему-то расхохотался Роблес. – Сапожник, дон Базиль, перед вами, – шутливо раскланялся он. – А портной? Вы не возражаете, если это будет портниха?
– Какая мне разница, – пожал плечами Зуев. – А насчет сапожника ты не загнул? А то я тебя знаю, – погрозил он пальцем, – отпускать шуточки – твое любимое занятие.
– Какие уж тут шуточки, – всплеснул руками Роблес, – если тачать сапоги меня научил отец, а его – дед?! И вообще, род Роблесов дал Андорре немало прекрасных сапожников. А род моей жены несколько веков давал Андорре портных. И каких! Вся наша знать, как тогда говорили, обшивалась у швейных дел мастеров из семьи Дуррути. Так что не тужи, мой дорогой Муромец, оденем тебя и обуем на зависть мадридским франтам.
– Каким еще франтам?! – возмущенно вскочил Зуев, схватил Роблеса и провел прием, который борцы называют «мельницей».
Грохнувшись на пол, Роблес потер ушибленную спину, извинился, сказал, что больше так коряво шутить не будет, и тут же предложил снять мерку.
– То-то же, – удовлетворенно улыбнулся Зуев. – Зови жену, будем меня измерять. А сапоги сделай по этим ботинкам, они мне как раз впору.
– Да-а, – задумчиво покрутил усы Роблес, – кожи на эти сапожки уйдет дай боже. А размера они будут, я думаю, пятидесятого.
– Точно, – согласно кивнул Зуев. – Я их купил в Париже. Между прочим, у циркового борца, – добавил он.
Не прошло и недели, как специальный корреспондент «Вестей Андорры» Василий Зуев предстал перед президентом Скосыревым в пошитой из крепчайшей ткани оливкового цвета куртке, таких же брюках и не боящихся ни жары, ни грязи сапогах.
– Ну вот, совсем другое дело, – одобрительно обнял его Борис, – теперь я за тебя не боюсь, теперь тебе не страшны ни набитые чем попало грузовики, в которых тебе придется трястись, ни крестьянские клячи, на которых будешь добираться до передовой, ни… Кстати, о передовой, – как дирижер перед оркестром, так и Скосырев замер перед ним с высоко поднятой тростью. – По траншеям ходи, согнувшись в три погибели, чтобы башку из-за бруствера не было видно, а то ведь какой-нибудь плюгавый снайпер попадет в тебя, не целясь.
– Еще чего! – обиженно буркнул Зуев. – Не на коленях же мне ползать.
– На коленях – не надо. Ни никогда не забывай, что пуля – дура, и первыми ее притягивают к себе такие же дураки.
– Спасибо за комплимент, – шутовски расшаркался Зуев. – Да не бойтесь вы за меня. Как говорят на Руси: чай, не впервой! Под пули дуриком не полезу, слава богу, я не командир роты и в атаку мне солдат не поднимать. Да и оружие мое – вот этот карандаш, а не мосинская трехлинейка. Не говоря о том, что и задание у меня совсем другое: по большому счету, я иду в разведку, но не в лагерь противника, а возможного союзника. Я правильно понял? – уточнил он.
– Правильно, – после небольшой паузы кивнул Скосырев. – Но об этом знают только двое: ты да я. Не забывай, что ты корреспондент независимой газеты, который приехал объективно освещать события, поэтому никаких открытых симпатий ни в репортажах, ни в беседах с республиканцами быть не должно. А насчет возможного союзничества, – задумчиво почесал он переносицу, – это мы решим, как говорят дипломаты, в рабочем порядке, и трубить об этом не надо… И вот еще что, – подойдя вплотную к Зуеву, продолжал он. – Ты репортажи Кольцова читал?
– Конечно, читал.
– И что скажешь?
– По-моему, он большой молодец, хотя и выбалтывает то, что противнику знать не положено.
– Ерунда, – отмахнулся Скосырев. – Противник, то есть Франко, о царящем в среде республиканцев бардаке знает и без него: для этого существует «пятая колонна». Но я не об этом. Я уже говорил, что этот парень мне чем-то симпатичен, и просил тебя постараться с ним познакомиться. Почему ты не спросил, зачем мне это надо?
