«Кто-то должен постоянно держать руку на пульсе экономической жизни страны, – утверждал он, – иначе начнется такой раскардаш, что не помогут никакие займы, и жить нам будет не на что. Да и народ нас поддерживает только потому, что в его карманы, где ручейками, а где реками текут неплохие деньги».
– Тут такое дело, – начал издалека Скосырев, – что без тебя, Виктор, не обойтись. Ты, конечно, знаешь, что в Гернике погиб мой большой друг и, признаюсь тебе, как на духу, автор всей этой андоррской идеи капитан-лейтенант Валентин Костин. Сюда гроб с его телом я доставил, но возник вопрос, где и как его хоронить. Я решил, что хоронить Валентина будем в Андорре. Чтобы не дразнить гусей в лице Гитлера и Франко и чтобы Андорру не постигла судьба Герники, большого шума поднимать не будем, но отпеть его надо по канонам православной церкви.
– Естественно, – согласился Гостев. – А как же иначе хоронить русского офицера?!
– Но в Андорре нет ни одного православного священника, – развел руками Скосырев. – Поэтому надо найти такого священника и привезти его сюда.
– Хорошая идея, – поддержал его Гостев. – Вот только где его найти?
– В Париже, – не терпящим возражений тоном заявил Борис. – Помнишь церковь, в которой венчался Костин?
– Еще бы! Свадьбу тогда закатили по высшему разряду.
– Вот тебе, Витька, и задание: надо съездить в Париж и привезти сюда отца Дионисия. По-моему, он хороший человек, во всяком случае, именно он битый час втолковывал мне, что и как надо сделать, чтобы Мэри перешла в православие.
– Привезу! – вскочил Гостев. – И не только священника, но и певчих, и все остальное, что положено в таких случаях! Разрешите выполнять? – стал он во фрунт.
– Действуйте, поручик, – перекрестил его на дорогу Скосырев. – И поторапливайтесь! Уж больно на дворе жарко, – вздохнул он, – капитан-лейтенант долго ждать не сможет.
Пока Гостев был в Париже, Борис одну за другой отправлял телеграммы в Канаду, извещая Мэри о гибели мужа и прося согласия похоронить его в Андорре. В ответ – ни слова. Тогда Борис отстучал телеграмму в расположенное в Лиссабоне канадское посольство, сообщая о гибели канадского гражданина Валентина Костэна и умоляя известить об этом его жену, так как телеграммы, посланные из Андорры, до нее, судя по всему, не доходят.
Каково же было его удивление, когда из Лиссабона пришла телеграмма, в которой президента Скосырева уведомляли о том, что бывшей супруги мистера Костэна в Канаде сейчас нет и что в данное время она на пути в какой-то тибетский монастырь. К тому же, с юридической точки зрения, ее разрешения на похороны бывшего мужа не требуется, поэтому президент Скосырев может действовать по своему усмотрению.
«Вот и ладно, – подумал Борис, – по крайней мере, руки развязаны и моя совесть чиста. – Но каковы бабы! Пока Валька воевал, она спокойненько с ним развелась. А как Валька ее любил, как плакал, когда рассказывал о гибели ее родителей на „Титанике“, как клялся не дать ей утонуть в житейском море. Эх-хе-хе, – вздохнул он, – как хорошо, что я не женат! Не женюсь, ей-богу, никогда не женюсь!» – рубанул он тростью по какому-то бесстыдно распустившемуся цветку.
Не прошло и трех дней, как около президентского дворца остановился запыленный автобус, из которого выпрыгнул Гостев, а за ним, бережно держа икону, степенно вышел священник.
– Отец Дионисий! – радостно воскликнул Борис и, как мальчишка, скатился по ступенькам на улицу. – Благословите, отче, – усмиряя шаг, попросил он священника.
Отец Дионисий передал икону вышедшим из автобуса певчим, разгладил подернутую серебром бороду, одернул пропыленную рясу и только после этого дал Скосыреву поцеловать крест и сдержанно его благословил.
– Крепись, сын мой, – сказал он, – и не впадай в отчаяние. Душа твоего друга уже в раю, ибо души воинов, минуя чистилище, попадают туда, куда многим из человеков путь заказан, так как грешили они непомерно.
Об этих похоронах и о службе, которую провел отец Дионисий, очень подробно писали «Вести Андорры». Причем, махнув рукой на предосторожности, президент Скосырев настоял на том, чтобы Валентина Костина назвали не канадским подданным, а офицером русского флота, который, не вытерпев надругательств над баскским народом, стал на его защиту и погиб в бою.
Хоть и с некоторым опозданием, но телеграммы соболезнования прислали офицеры когда-то загнанной в Бизерту Русской эскадры, и, чего Борис никак не ожидал, в последний момент у могилы появилась леди Херрд. Она, хоть и несколько сдала, но выглядела довольно презентабельно.
– Ламорес, – обнял он ее, – моя дорогая Ламорес, как хорошо, что ты приехала. Ты не представляешь, как я рад, – сквозь слезы говорил он. – Валентин, я думаю, тоже рад: он не раз говорил, что такую тещу, как ты, поискать. А где, кстати, твоя удочеренная племянница? – спросил он, когда они вернулись в резиденцию. – Я, как ни старался, найти ее не смог.
– И не найдешь! – поджав губы, бросила леди Херрд. – С ума сошла моя племянница, и если сейчас сидит в какой-нибудь китайской или индийской психушке, то там ей и место.
– Да ты что?! Так-таки и рехнулась, в прямом смысле слова?
– Лучше бы в прямом, – ворчливо продолжала леди Херрд. – Какой-то благообразный прохвост внушил нашей малышке, что если она посетит все существующие на планете святые места, причем всех религий – мол, Бог-то един, – то станет безгрешной и повторится то, что без малого две тысячи лет назад произошло с женой Иосифа, то есть она забеременеет от Святого Духа. Никакой муж при этом, естественно, не нужен, поэтому она с легкостью развелась с Валентином. Где она сейчас – в Китае, Индии или где-нибудь на Амазонке, знать не знаю и, если честно, знать не хочу.
– Вот так пироги-и, – неподдельно удивился Борис. – А была такой милой девочкой, да и Валентина вроде бы любила.
– Мало ли кто кого-то когда-то любил, – вздохнула леди Херрд и так посмотрела на Бориса, что его буквально передернуло, и он виновато опустил глаза. – «Ничто не вечно под луной», – кажется, так сказал когда-то поэт, – все поняв, проронила она. – А не проводить Валентина я не могла, потому что, говоря его словами, таких людей, как он, поискать. К тому же весть о его гибели застала меня в Париже.
– Вот как? Ты решила обновить наряды? – усмехнулся Борис.
– Нет, мой дорогой, – вздернула подбородок леди Херрд, – я занималась антивоенной пропагандой!
– Ты?! Пропагандой?! Антивоенной?! – неподдельно изумился Борис. – Это что-то новенькое.
– Да, вот! – уперла руки в бока леди Херрд. – И, чтобы ты знал, сейчас это модно, во всяком случае, многие лондонские и парижские дамы собирают пожертвования для испанских республиканцев. А французское правительство организовало всемирную выставку картин антивоенной направленности: выручка от их продажи будет отправлена в Мадрид. Так как полковник Херрд в свое время приобрел несколько таких полотен, то я сочла своим долгом привезти их в Париж.
