– Сейчас мы это проверим, – сделала строгое лицо Тереза. – Сядь рядом, нет, лучше не рядом, а напротив, и слушай, – оттолкнула она Бориса, когда тот попробовал ее обнять. – И имей в виду, я бы ни за что не решилась на этот разговор, если бы не Долорес: это она убедила меня в том, что таиться не имеет смысла, и от правды, которую ты узнаешь, тебе будет не хуже, а лучше.
– Господи боже правый! – перекрестился разом побледневший Борис. – Я все понял: ты больна. То-то, я смотрю, ты какая-то не такая: то бледнеешь, то краснеешь, то тебя мутит, то бросает в холод, то в жар. Но ты не волнуйся – вылечим. Хороших врачей в Андорре нет, но есть замечательные знахари или, как их называют, народные целители. Ты не представляешь, какие они знают рецепты. А какие у нас источники! Искупаешься разок-другой, и хвори как не бывало. Я уж не говорю…
– Ты можешь помолчать? – перебила его Тереза. – Никакой хвори у меня нет, я абсолютно здорова. Но есть кое-что посерьезнее. Вот здесь, – показала она на живот, – кто-то поселился. Живет себе, как ему вздумается, и вгоняет меня то в жар, то в холод.
– Да ты что?! – вскочил Борис. – Не может быть! Дай послушать! – кинулся он к Терезе. – А ножками уже сучит? Наружу не просится?
– Наружу ему рановато, – расплылась в счастливой улыбке Тереза, – но познакомиться с папашкой не прочь.
– Боже, боже, неужели это случилось?! – крутился по комнате ошалевший от счастья Борис. – Неужели у меня будет сын? А может, и сын, и дочь сразу, ведь так бывает. Тереза, Терезочка моя дорогая, – грохнулся он перед ней на колени, – хочешь, верь, хочешь, не верь, но я на седьмом небе. А ты? Ты рада, ты счастлива?
– Теперь да, – растрепала Тереза его кое-как уложенный пробор. – Теперь, когда вижу, как счастлив ты, счастлива и я. Но не до конца, – проснулась в ней католичка. – Ребенка, рожденного в грехе, не станет крестить ни один священник.
– В каком еще грехе?! – вскочил на ноги Борис. – Не допустим, не позволим! – продолжал он ликовать. – Как президент свободной и независимой Андорры сейчас же выпишу себе брачное свидетельство, а так как здесь нет ни одного православного священника, венчаться махнем в Париж: там есть отец Дионисий, который сперва венчал, а потом отпевал моего большого друга Костина. Но тебе придется перейти в православие. Как ты к этому относишься, твои религиозные принципы это позволяют?
– Да никак я к этому не отношусь, – махнула рукой Тереза. – Можем вообще не венчаться: я же коммунистка, а все коммунисты, как ты знаешь, атеисты.
– Ну уж нет! – решительно возразил Борис. – Не забывай, что тебе предстоит стать первой леди Андорры, тебе придется встречаться с женами президентов и премьер-министров ведущих стран Европы, а там атеизм не в моде. Так что будем венчаться, и точка! – слегка притопнул Борис.
– Как скажете, мой дорогой супруг, – подыграла ему Тереза. – Я должна быть покорной женой, поэтому слушаюсь и повинуюсь. Борька, Борька, мой дорогой Борька, – обняла она его. – Как же я тебя, разудалая ты голова, люблю! Ты увидишь, я буду хорошей женой. И хорошей матерью, – добавила она.
То ли в тот день были густые облака, то ли не в ту сторону дул ветер, но небеса этих слов не услышали, и все получилось не так, как планировали Борис и Тереза.
А вот Михаил с Марией нашли свое счастье. В доме синдика Роблеса жило восемь испанских ребятишек. Они были сыты, одеты, обуты, но их глаза светились такой болью и печалью, что, погладив двоих мальчишек по голове, которые на это никак не отреагировали, Мария расплакалась и ушла в другую комнату.
– Из нашей затеи ничего не получится, – сквозь слезы говорила она, – этим мальчишкам по шесть-семь лет, они хорошо помнят родителей, и чужая тетка для них всегда будет чужой.
– Ну, не грудного же нам брать, – как мог утешал ее Кольцов, – да таких здесь и нет.
– Ничего у нас не получится, – снова заплакала Мария и приложила руку к сердцу.
– Жмет? – забеспокоился Кольцов. – Сейчас принесу водички.
– Не надо. Лучше открой окно, а то здесь душно.
И надо же так случиться, что, открывая окно, Михаил задел горшок с цветком, который свалился наружу.
– А-а-а, – раздался из-за окна тоненький голосок, перешедший в безутешный плач.
– Что такое, что случилось? – высунулась в окно Мария. – Батюшки, Михаил, да ты столкнул цветок прямо на голову мальчонки.
– Я сейчас, – выскочил во двор Михаил. – Надо же, какой я рассолода, – подхватил он на руки чернявенького мальчишку. Я не нарочно, я нечаянно, – гладил он его по голове. – Я больше не буду, честное слово, не буду.
Мальчик тут же перестал плакать, доверчиво прильнул к груди Михаила и обнял его за шею. И тут в груди Кольцова что-то оборвалось!
Сердце так бешено заколотилось о ребра, а горло перехватил такой сладкий спазм, что он изо всех сил стиснул маленькое, беззащитное тельце, и из его глаз сами собой брызнули благодатные слезы.
– Это он, – внес Михаил в комнату ребенка. – Он меня принял, – погладил он мальчика по голове. – Ты понимаешь, не я его принял, а он меня. Это куда важнее.
– Конечно, – улыбнулась сквозь слезы Мария. – Это он. Дай хоть на него посмотреть, все ли у него на месте. Это ручки, – отняла она крохотные пальчики от куртки Кольцова. – А это ножки, – пощекотала она пятки ребенка, и тот залился звонким смехом. – Так, а какие у нас глазки? Вот это да, синенькие! Ты представляешь, Михаил, какой из него вырастет красавец: брюнет с синими глазами! Всегда о таком мечтала, но встретила с карими. Ладно, обойдусь и карими, – растрепала она шевелюру Кольцова. – Интересно бы узнать, как его зовут? Мальчик, а мальчик, – потрепала она его по щеке, – как тебя зовут.
И тут маленький испанец, которому, как оказалось позже, было всего два с половиной года, вскинул свою курчавую головку и гордо ответил:
– Хозе.
– Хозе? – переспросила Мария. – Ты сказал «Хозе»?
– Хозе, – подтвердил малыш и вцепился в шею Кольцова. – Ты мой папа? – спросил он.
И снова сердце Михаила бухнуло в ребра, а глаза мгновенно повлажнели.
– Да, – сказал он, – я твой папа. Но зовут тебя не Хозе, – сам того не ожидая, начал он форсировать события. – Хозе тебя стали звать здесь, потому что не знали твоего настоящего имени. А на самом деле тебя зовут Иосиф.
– Иосиф? – удивился мальчик.
– Да, Иосиф.
– Хорошо, – согласился он. – Меня зовут Иосиф. Ты мой папа. А где моя мама?
– Да вот же она, – показал Кольцов на Марию. – Она тебя любит и очень по тебе скучала. Иди к ней на руки.
На какое-то мгновение малыш задумался, а потом кинулся на шею Марии. От счастья та не могла сказать ни слова, она лишь шмыгала носом и шептала в самое ухо только что рожденного Иосифа: «Мальчик мой дорогой! Малюточка! Сыночек!»
– И до чего сообразительный, – восхищался мальчишкой Кольцов, – назвал свое имя, а когда ему объяснили, что его зовут иначе, мгновенно все понял и новое имя принял как должное.
