Вместе с тем принимались меры, чтобы ускорить прибытие военных отрядов, и деятельно производились приготовления к дальнейшему походу. 8-го июля отправлены, под прикрытием отряда в 500 человек, по реке Дриссе к Заволочью артиллерия, амуниция и иные военные принадлежности
[691]. Но цель кампании хранилась в тайне. Кроме Батория и Замойского, никто в точности не знал, куда поход направится, и только догадывались, что целью его будет Псков
[692].
Выслав вперед канцлера, король двинулся из Дисны 15-го июля по направлению к Полоцку. По пути присоединялись к его армии новые войска: маршалы литовский, великий и надворный, представили ему тогда свои отряды, первый 120 гусар, а второй 60 всадников; кроме того, ротмистр Сирией привел отряд пехотинцев в 120 человек
[693].
Лишь только Баторий прибыл в Полоцк, явился к нему гонец Христофор Дзержек, которого он отправлял к Иоанну с предложением своих условий в ответ на условия, предлагаемые последним посольством царя. Иоанн прислал Баторию через гонца столь длинное письмо, что король сделал ироническое замечание: вероятно, царь описывает события, начиная с самого Адама. Действительно, письмо было весьма длинно, но – что еще важнее – исполнено всякого рода обвинений и по тону для короля оскорбительно. Царь припоминал события со вступления Батория на престол. Королевские послы, Станислав Крыский с товарищами, действовали во время переговоров своевольно, ибо написали перемирную грамоту такую, какую хотели, и крест на ней целовали. Иоанн отправил после того своих послов в Польшу для скрепления договора. Один из них, Карпов, умер во время пути. Упоминая об этом, царь выражал подозрение, что смерть посла была насильственная
[694]. Остальных послов король принял высокомерно: против имени его, Иоанна, не встал и об имени его не спросил; поэтому послы и посольства не правили. Затем Баторий прислал к нему гонца Петра Гарабурду с «бездельною грамотою», чтобы перемирный договор был изменен и таким образом нарушено крестное целованье. «Зовучися господарем христианским, – говорит Иоанн, – не по христианскому обычаю захотел еси делати, поругаючися нашему крестному целованию, что мы к тобе на грамоте крест целовали и через присягу послов своих, которую они учинили за твою душу и через все то, да изнова делати и того нигде не ведется». Нарушение присяги не допускается и в бусурманских государствах; не допускали ничего подобного и предшественники Батория. Иоанн увещевал его через своего гонца Андрея Михалкова не делать этого, увещевал докончить мирный договор. Но Баторий не послушал царя, подвигся на большую еще ярость и, сломав присягу послов своих, выбил царских послов из своей земли, как злодеев, не дав им своих очей видеть. После того вскоре, прислав гонца своего Лопатинского с грамотою, в которой про царствование Иоанна были написаны многие неправые слова, король пришел под Полоцк, отчину Иоанна, с его изменниками Курбским, Тетериным, Заболотским и иными, и взял крепость изменою. Мало того, город Сокол был сожжен новым умышлением, причем над мертвыми произведено было поругание, какое неизвестно и неверным. «Люди твои, – говорит Иоанн, – собацким обычаем делали, выбирая воевод и детей боярских лучших мертвых, да у них брюха взрезывали, да сало и желчь выймали, как бы волховным обычаем. Пишешься и зовешься господарем христианским, а дела при тобе делаются неприличные христианскому обычаю». Последующих послов Иоанна принимал Баторий чрезмерно гордо, с такими укоризнами, каких царю не приходилось слышать ни от турецкого, ни от иных бесерменских государей. Мало того, приказав послам явиться к Великим Лукам, король стал добывать крепость и в то же время требовал, чтобы послы посольство правили. «И тут которому посольству быть! – восклицает Иоанн. – Такая великая неповинная кровь христианская разливается, а послом посольство делати!.. Такой непобожности ни в бесерменских господарствах не слыхано, чтобы рать билася а послы посольствовали… И волочил еси наших послов за собою осень всю, да и зиму всю держал еси их у себя, и отпустили еси их ни с чем, а тым всим нас укоряя и поругаяся нам».
Далее Иоанн смеется над последними условиями, предложенными Баторием, защищая историческими аргументами права свои на Ливонию. Он – государь наследственный, а Баторий пришлец только. И он осмеливается не только отнимать у него наследственные владения, но по бусурманскому, татарскому обычаю требует еще выхода. «А за что нам тобе выход давати, – спрашивает Иоанн. – Нас же ты воевал, да такое плененье учинил, да на нас же правь убыток. Кто тебе заставливал воевать? Мы тобе о том не били челом, чтоб ты пожаловал воевал. Правь собе на том, кто тебе заставливал воевать, а нам тобе не за что платити. Еще пригоже тобе нам тые убытки заплатили, что ты напрасно землю нашу приходя воевал, да и людей всех даром отдать». Ненасытность и гордыня Батория безмерны: он хочет все вдруг поглотить, а хвалится, как Амалик и Сенахирим или при Хозрое воевода Сарвар. По своему обыкновению, Иоанн щеголяет знанием истории и текстов Св. Писания и приводит такие, из которых следует, что царь ждет для Батория гибели, а для себя спасения. «Коли уж так, – делает Иоанн заключение, – что все кровопролитье, а миру нет, то пусть король отпустит назад его послов, а Бог дело их рассудит
[695].
Ясно было, что Иоанн мириться не желает; тем не менее переговоры о мире не прекращались. На следующий день после прибытия Держка
[696] явился в Полоцк и московский гонец, привезший от московских бояр письмо к литовским сенаторам
[697], в котором бояре обвиняли Батория в нарушении присяги, сваливали вину за кровопролитье на короля и просили сенаторов посодействовать установлению мира.
Король, несмотря на оскорбления, которые нанес ему Иоанн своим письмом, допустил московских послов к совещанию с особою комиссиею из сенаторов об условиях мирного договора, хотя исход совещания легко можно было предвидеть, и поэтому оно совершенно было излишне. Действительно, от прежних своих предложений посольство отказалось. Оно уступало Баторию только те пункты, которые он завоевал, четыре замка в Ливонии и города в Курляндии, т. е. то, что Иоанном не было завоевано
[698]. Понятно, переговоры были прерваны, но не совсем.
На следующий день (19-го июля) был у послов папский нунций Антоний Поссевин, которого они приняли с большими почестями: они вышли ему навстречу из своего шатра на далекое расстояние и при всяком упоминании имени папы привставали со своих мест. Однако все убеждения Поссевина заключить мир не увенчались успехом
[699]. Послы стояли на своем, не отступая ни на иоту от своих последних предложений. Когда Поссевин, возвратившись к королю, доложил ему о результате своего собеседования с послами, им снова была дана аудиенция Баторием, но уже прощальная. От имени короля виленский воевода объявил им следующее. Хотя король, принимая во внимание пренебрежение к своей особе от их князя, который присылает столь изменчивые предложения, чтобы протянуть только время, имел бы основание искать возмездия на их особах, ибо они по своим поступкам не послы, а шпионы, однако, будучи христианским государем, делать этого не желает; он предпочитает по отношению к ним милосердие жестокости. В Вильне они уступили уже было всю Ливонию; спор ограничивался только несколькими ничтожными городишками, из-за которых они посылали гонца к своему государю, подавая надежду, что и эти города будут их государем уступлены.
