В 1812 году Хмелита оказалась в зоне военных действий. Прокоп уверял, что в усадьбе при отступлении из Москвы останавливался сам Наполеон. Но его описание нежданного гостя отнюдь не соответствует внешности императора. По словам Прокопа, «он был высокий, с черными кудрявыми волосами и баками, и одет был в гусарский мундир»
[13]. Это точный портрет Мюрата, а вовсе не Наполеона. По-видимому, Мюрат действительно переночевал в Хмелите. Большинство же гусар, которыми он командовал, были не французами, а поляками. К счастью, ущерба усадьбе они не причинили.
Молодой племянник владельца Хмелиты в это время служил в чине корнета в Московском гусарском полку, сформированном на свои средства графом П. И. Салтыковым. Кстати, его однополчанином был отец Л. Н. Толстого. Переход от юности к зрелости оказался быстрым. Уже очень скоро Грибоедов почувствовал разлад с родственниками. Он писал С. Н. Бегичеву 18 сентября 1818 года, подводя итоги своему приезду в Москву после нескольких лет отсутствия: «Все тамошние помнят во мне Сашу, милого ребенка, который теперь вырос, много повесничал, наконец становится к чему-то годен, определен в миссию и может со временем попасть в статские советники, а больше во мне ничего видеть не хотят»
[14]. Понятно, что его не тянуло и в Хмелиту. Там Грибоедов больше не был.
Здесь можно было бы поставить точку. Но необходимо сказать несколько слов и о дальнейшей судьбе Хмелиты. В 1869 году усадьба ушла из семьи Грибоедовых в купеческие руки. Начались перестройки и постепенные разрушения. Одного из новых владельцев старый Прокоп кратко, но метко охарактеризовал словом «халдей», способным только все распродать и все разорить. После революции темпы разрухи убыстрились. Из главного дома были вывезены последние сохранившиеся ценности. Некогда великолепный дворец превратился в заурядное неказистое строение. Поочередно здесь сначала была школа, затем правление колхоза и, наконец, просто склад. А в середине 1950-х годов его, казалось бы, окончательно сгубил пожар.
Своим возрождением Хмелита обязана энтузиазму одного человека. Им стал простой автомеханик Виктор Кулаков. В молодости судьба свела его со старейшиной русских реставраторов П. Д. Барановским, и встреча с этим легендарным человеком перевернула всю жизнь молодого рабочего парня. Он вступил на многотрудный путь хранителя исторической памяти. Поднять из руин Хмелиту представлялось безнадежным делом. Но это стало жизненным подвигом Кулакова. Поистине не оскудела русская земля подвижниками!
Даниловское
Устюжна благодаря Н. В. Гоголю стала в девятнадцатом веке символом российского захолустья; отсюда «три года скачи, ни до какого государства не доскачешь». По преданию (есть много оснований считать это предание подлинным происшествием), именно в Устюжне имел место случай, послуживший сюжетом гоголевского «Ревизора».
Удивительно, но эта глухомань — «малая родина» одного из самых утонченных русских поэтов Константина Николаевича Батюшкова.
Родовым гнездом дворян Батюшковых было село Даниловское в семнадцати верстах от Устюжны. Семейное предание называет их первопредком татарского хана Батыша; он полюбил русскую княжну и ради женитьбы на ней принял православие и перешел на службу великому московскому князю.
Батюшковы не теряются во тьме веков; они упоминаются в «Истории государства Российского» Карамзина. В 1553 году Семен Батюшков возглавлял посольство Ивана IV в Молдавию и Валахию и, судя по всему, успешно исполнил свою миссию. В следующем году его племянник Иван Батюшков был есаулом при взятии Казани. Как-то в письме поэт обмолвился: «…прадед мой не Анакреон, а бригадир при Петре Первом, человек нрава крутого и твердый духом».
У смелого петровского вояки Андрея Ильича Батюшкова было пять сыновей. Старший Лев Андреевич (родной дед поэта) проявил себя деятельным и расчетливым помещиком, значительно преумножившим семейное достояние. Его крестьяне были на оброке, и их сравнительно хорошее состояние являлось наглядным примером преимущества такой системы хозяйствования. В своем уезде дед Батюшкова пользовался непререкаемым авторитетом и в течение пятнадцати лет бессменно избирался предводителем дворянства.
Однако непоправимый удар по репутации Батюшковых нанес его младший брат Илья Андреевич. Он был объявлен главой заговора, ставящего целью сместить с престола Екатерину II. Дело было в 1769 году. Фактически оно сводилось лишь к тому, что отставной корнет Илья Батюшков, владелец села Тухань (40 километров от Устюжны), постоянно в пьяном виде уверял своего соседа Ипполита Опочинина, что тот сын английского короля и покойной императрицы Елизаветы Петровны и поэтому имеет законное право на русский престол (якобы упомянутый монарх приезжал в Россию инкогнито в свите британского посла). В действительности отцом Ипполита был генерал-майор Александр Васильевич Опочинин.
В Петербург был сделан донос. Екатерина II не ощущала опоры в провинциальном дворянстве и поэтому к доносу отнеслась внимательно. Она придерживалась правила «не пропускать врак без исследований» и была права, если вспомнить, что вся гвардия — и офицеры и солдаты — состояла из дворян.
Ныне история кажется нелепой, но тогда она вызвала немедленную и беспощадную реакцию. В декабре 1769 года в Устюжну прибыл для проведения следствия обер-прокурор Синода В. А. Всеволожский. Уже одно то, что была задействована столь крупная фигура, свидетельствует, какое значение правительство придавало этому деревенскому заговору. Виновников с пристрастием допрашивали, и даже под пыткой. Илья Батюшков покаялся в «говорении важных злодейственных слов, показывающий умысел их о лишении ее императорского величества престола». Якобы предполагалось во время поездки Екатерины II в Царское Село схватить ее, свиту перебить, императрицу постричь в монахиню, а на престол возвести цесаревича Павла (а возможно — Ипполита Опочинина). Иначе Россия пропадет, «ибо страна отдана в лапы Орловым». Вообще в ужасе Илья Батюшков готов был сознаться во всем, что потребуют от него петербургские судейские чиновники. В конце концов он был сочтен склонным к умопомешательству и сослан в Мангазею, где до 1775 года содержался в кандалах (село Трухань еще в 1773 году отошло Льву Андреевичу Батюшкову). В дальнейшем о нем не было ни слуху ни духу.
К делу был привлечен пятнадцатилетний племянник главного обвиняемого Николай Львович Батюшков (отец поэта). Он слышал все «злодейственные слова» и пересказал их следователям. Конечно, никакой вины за ним не было, но он был уволен из лейб-гвардии Измайловского полка, куда чуть ли ни во младенчестве был записан солдатом. Следствие сочло достаточным «отпустить его в дом по-прежнему, а чтобы однако же, когда он будет в полку, то по молодости лет своих не мог иногда о сем деле разглашать, то велено его от полка, как он не в совершенных летах, отпустить, ибо по прошествии некоторого времени, особливо живучи в деревне, могут те слышанные им слова из мысли его истребиться; при свободе же накрепко ему подтвердить, чтоб все те слова, как оне вымышлены Ильею Батюшковым, из мысли своей истребил и никому во всю жизнь свою ни под каким видом не сказывал»
[15].
