Нынешние тенденции развития славянских государств, по словам уже цитировавшегося нами В. Волкова, «могут поставить их в такое положение, при котором они окажутся перед угрозой потери национальной самобытности, или, как сейчас говорят, идентичности». Задача славянских стран – «пройти эпоху модернизации без утраты национального лица»
[271].
Это справедливо и для всех балканских стран. И проблема эта – одна из самых актуальных. Нет сомненья в том, что Балканы – часть Европы. Но часть эта – особая, специфическая. Это – классический субрегион с собственной историей, культурой, менталитетом и т. п. Балканские страны не только воевали или вызывали войны, но и всегда вносили в «копилку» европейской цивилизации свой особый, неповторимый вклад. Сегодня же они, как и вся Восточная Европа, теряют свою идентичность, их голос почти не слышен в мощном хоре западных соседей. Исчезает их индивидуальность, «необщее выражение» лица. На наш взгляд, это плохо для всех. Любая монополия губительна, и международные отношения – отнюдь не исключение.
Балканская политика России в конце XX – начале XXI в.
Начнем с нескольких слов об особенностях начального этапа современной российской внешней политики, становление которой, как известно, происходило в первой половине 90-х годов ХХ в. Эти особенности ярко проявились и на балканском направлении.
В те начальные годы новой России внешняя политика, как и политика во всех других сферах, базировалась на отказе от коммунистической идеологии. В то же время нельзя сказать, что под внешней политикой России не было никакой идейной базы. Наоборот, фактически вместо деидеологизации внешней политики произошла замена одной идеологии на другую. Вместо коммунистической идеологии и претензий на мировое лидерство во внешней политике все больше стали проявляться комплексы страны, сдавшейся на милость победителей в холодной войне и ни на что не претендующей. Хотя в российском восприятии краха коммунизма первоначально доминировало совсем другое – ощущение собственной победы и возвращения к нормальному пути развития и даже ощущение своего решающего вклада в позитивные изменения и в других странах Восточной Европы.
Интересно и другое. Тогдашний российский министр иностранных дел А. Козырев не только не пытался выработать государственную общенациональную внешнюю политику во взаимодействии с другими властными и общественно-политическими структурами, но и с жаром включился во внутриполитическую борьбу, разгоравшуюся тогда в России. Именно ему принадлежало, в частности, характерное выражение «партия войны», которым он, не задумываясь, клеймил своих идейных противников и оппонентов. Естественно, такая позиция исключала возможность наладить хоть какое-нибудь сотрудничество с законодательной властью, общественными структурами, экспертным сообществом.
Классический пример – присоединение России к антисербским санкциям в самом начале югославского кризиса. На этот шаг прежде всего повлияли идеологические мотивы. Сербское руководство было для Козырева лишь «национал-коммунистическим», и попустительствовать ему он не был намерен. Сложные геополитические процессы, национальные интересы России его в данном случае не интересовали.
Козырев даже позволял себе легкую критику США за якобы слишком позднее признание независимости югославских республик. «Вначале, – писал он, – еще до распада СФРЮ, США упорно не замечали требований суверенитета той же Боснии и других союзных республик, до последнего выступали за сохранение единого государства, несмотря на его коммунистическую природу (курсив наш. – К.Н.). Не потому ли в Вашингтоне столь силен антиюгославский накал, что есть чувство первоначальной вины?»
[272]
Конечно, помимо идеологии сказывалось и тяжелое экономическое положение. Антисербские санкции во многом были поддержаны в обмен на обещание финансовой помощи. Не случайно, что о поддержке резолюции по санкциям Совета Безопасности ООН президент России Б. Ельцин 30 мая 1992 г. проинформировал в первую очередь председателя Европейского сообщества Ж. Делора.
По записи очевидца беседа президента России с председателем Европейского сообщества проходила следующим образом: «Б. Ельцин: “Перейдем к европейским делам. Я считаю, что процессы в России дают возможность проводить более динамичную политику в отношении интеграции России в Европейское сообщество. Россия всегда была в Европе и с Европой. Нужно уже иметь договор о вхождении России в Европу. Я благодарен за поддержку при вступлении России в МВФ. Когда будет встреча в Мюнхене, на которую я приглашен, мы не будем просить о помощи. Но будем говорить о создании механизма реализации и контроля помощи (24 млрд. долл.). Жаль, что этот процесс затянулся. Если реформы не получатся, то от этого пострадает весь мир, так как придется вкладывать триллионы долларов на гонку вооружений. Пока из 24 миллиардов мы не получили ни цента… Наша позиция в отношении Югославии… Мы голосовали против санкций в отношении Сербии. Это было продиктовано стремлением дать им еще один шанс прекратить военные действия. Но они не вняли. И сегодня ночью я дал добро голосовать за резолюцию ООН вместе со всеми по поводу санкций против Сербии”.
Ж. Делор: “Нам не хочется новой драмы в Югославии. Если мы признаем изменения границ, то эта эпидемия пойдет по всей Европе. Очень признателен за позицию, принятую сегодня ночью. Проблема Югославии может расшатать все Балканы. Очень опасна дискуссия по поводу названия «Македония». В Греции очень болезненно это воспринимают”»
[273].
Чтобы лучше понять тогдашнюю российскую внешнюю политику, приведем один характерный эпизод. Экс-президент США Р. Никсон как-то попросил А. Козырева очертить интересы новой России, и тот ему сказал: «…одна из проблем Советского Союза состояла в том, что мы слишком как бы заклинились на национальных интересах. И теперь мы больше думаем об общечеловеческих ценностях. Но если у вас есть какие-то идеи и вы можете нам подсказать, как определить наши национальные интересы, то я буду вам очень благодарен».
Уже позже Никсон следующим образом прокомментировал эти слова российского министра: «Когда я был вице-президентом, а затем президентом, хотел, чтобы все знали, что я “сукин сын” и во имя американских интересов буду драться изо всех сил. Киссинджер был такой “сукин сын”, что я еще мог у него поучиться. А этот, когда Советский Союз только что распался, когда новую Россию нужно защищать и укреплять, хочет всем показать, какой он замечательный, приятный человек»
[274].
Вакуум концептуальных, теоретических подходов с течением времени ощущался все сильнее. Неумение и нежелание разобраться в реальном положении вещей вело к тому, что долгое время существовала наивная вера в альтруизм западных демократий, в то, что они, забыв про свои собственные интересы, с распростертыми объятиями примут Россию «в семью передовых демократических государств» и по-братски разделят с ней тяготы трансформационных преобразований. Когда от России требовали уступок, она шла на это с готовностью. Россия делала даже те уступки, которых от нее не требовали. Главным считалось крепить во что бы то ни стало отношения с ведущими западными государствами, прежде всего США. Российская дипломатия шаг в шаг следовала за ними, как за лидером, пытаясь своей покладистостью заработать входной билет в «цивилизованный мир».
