С этими словами он сложил мечи у королевских ног».
Эта сцена, описанная в известном романс Генрика Сенкевича «Крестоносцы», послужила прологом к знаменитой битве при Грюнвальде, состоявшейся 15 июля 1410 года. Исход этой битвы памятен всем: объединенная польско-литовская армия нанесла решительное поражение силам Тевтонского ордена. А два меча, присланные магистром Ульрихом фон Юнгиненом польскому королю Владиславу II Ягелле и великому князю литовскому Витовту, после битвы очутились в Кракове, в коронной сокровищнице на Вавеле. Зловещие символы германской агрессии отныне стали олицетворением великой победы над Тевтонским орденом. С конца XV века Грюнвальдские мечи были подняты к рангу государственных и вошли в число королевских регалий. Во время коронации их несли перед королем как символы объединенного государства двух пародов — Польши и Литвы. В промежутках между коронациями они хранились в коронной сокровищнице вместе с двумя другими государственными мечами: легендарным Щербецом и Sigismuntus Iustus — мечом короля Сигизмунда Старого (Сигизмунда I, правил в 1506–1548 гг.), который обычно использовался при посвящении в рыцари.
Внешне Грюнвальдские мечи ничем особенным не отличались. Это были простые средневековые рыцарские боевые мечи с длинными прямыми клинками. Лишь в XVIII столетии их рукояти были позолочены, а на клинках помещены плакетки с гербами Польского королевства и Великого княжества Литовского. Происхождение мечей не вполне ясно: согласно одной из версий, они принадлежали тухольскому комтуру Генриху фон Швельборну, который, согласно Сенкевичу, «поклялся, что прикажет носить перед собой два обнаженных меча до тех пор, пока не обагрит их польской кровью».
[3] В битве под Грюнвальдом этот комтур, однако, не проявил никаких чудес мужества — напротив, он позорно бежал с поля битвы, был настигнут погоней и убит.
Что же касается обстоятельств отправки великим магистром к польскому королю герольдов с мечами, то тут история выглядит несколько запутанней. Собственно говоря, весь этот рассказ, в некоторых своих чертах напоминающий просто красивую легенду, дошел до нас благодаря Яну Длугошу (1415–1480) — известному польскому хронисту, автору 12-томных «Анналов» (Annales seu cronicae incliti Regni Poloniae), более известных как «Хроника Длугоша», и многих других исторических сочинений. Его отец сражался под Грюнвальдом и за свои боевые заслуги получил после битвы должность помощника старосты (королевского наместника) в Бжезнице. Казалось бы, Длугош должен был иметь информацию об этом сражении из первых рук. Однако, рассказывая о Грюнвальдском сражении, он не удержался и постарался несколько расцветить свое повествование яркими, но малодостоверными сценами (надо добавить, что этот летописец вообще имел некоторую склонность к литературной фантазии).
Прибытие в стан польского короля двух герольдов с мечами Длугош описывает так:
«…когда король уже хотел надеть шлем на голову и ринуться в битву, вдруг возвещают о прибытии двух герольдов; один из них нес знамя короля римлян, именно с черным орлом на золотом поле, а другой — князя Щецинского, с красным грифом на белом ноле. Герольды выступили из вражеского войска, неся в руках два обнаженных меча без ножен, требуя, чтобы их отвели к королю, и были приведены к нему под охраной польских рыцарей во избежание оскорблений. Магистр Пруссии Ульрих послал их к королю Владиславу, чтобы побудить его немедленно завязать битву и сразиться в строю, прибавив к тому же еще и дерзостные поручения…».
Оказав королю подобающее уважение, послы изложили на немецком языке цель своего посольства, причем переводил Ян Менжик таким образом: «Светлейший король! Великий магистр Пруссии Ульрих шлет тебе и твоему брату (они опустили как имя Александра, так и звание князя
[4] через нас, герольдов, присутствующих здесь, два меча как поощрение к предстоящей битве, чтобы ты с ними и со своим войском незамедлительно и с большей отвагой, чем ты выказываешь, вступил в бой и не таился дольше, затягивая сражение и отсиживаясь среди лесов и рощ. Если же ты считаешь поле тесным и узким для развертывания твоего строя, то магистр Пруссии Ульрих, чтобы выманить тебя в бой, готов отступить, насколько ты хочешь, от ровного поля, занятого его войском; или выбери любое Марсово поле, чтобы дольше не уклоняться от битвы». Так сказали герольды. И в самый момент этого объявления замечено было, что войско крестоносцев, в подтверждение сказанного герольдами, отступило на значительное расстояние, чтобы видно было, что оно на деле подтверждает достоверность заявления герольдов.
Это заявление было, конечно, глупым и неподобающим набожности крестоносцев: как будто бы им было ведомо, что успех находится в их власти и что кому судьба определит в этот день. Владислав же, король Польши, выслушав дерзкое и заносчивое посольство крестоносцев, принял мечи из рук герольдов и без всякого раздражения и негодования, а со слезами, без какого-либо осуждения, но с удивительным, как бы небесным смирением, терпением и скромностью дал герольдам ответ:
«Хотя у меня и моего войска достаточно мечей и я не нуждаюсь во вражеском оружии, однако ради большей поддержки, охраны и защиты моего правого дела и эти посланные моими врагами, жаждущими моей и моего народа крови и истребления, два меча, доставленные вами, я принимаю во имя Бога и прибегну к ним, как к справедливейшему карателю нестерпимой гордыни, к его матери, Деве Марии, и заступникам моим и королевства моего, святым Станиславу, Адальберту, Венцеславу, Флориану и Ядвиге. Я буду молить их обратить гаев свой на них, как на столь же дерзких, сколь и нечестивых врагов; ведь врагов моих нельзя утишить и умиротворить ни справедливостью, ни смирением, ни предложениями моими, пока они не прольют кровь, не растерзают утробу и не наденут нам на шею ярма. На надежнейшей защите Божией и его святых и их поддержке и заботе покоится моя уверенность, что они поддержат меня и мой народ силами своими и своим заступничеством и не допустят, чтобы я и народ мой были повержены столь лютыми врагами, у которых столь часто я искал мира. И в настоящий момент я не отверг бы мира, если бы он был возможен на справедливых условиях; я отвел бы даже теперь занесенную для битвы руку, если бы даже видел в этих двух мечах, принесенных вами, явное небесное знамение, предвещающее мне победу в бою. Выбора же поля битвы я для себя не требую и не притязаю на это, но, как подобает христианину, человеку и королю, установление его я предоставляю божественной воле, чтобы получить то место для сражения и тот исход войны, какие будут определены Божественной милостью и счастьем нынешнего дня; я уверен в том, что Всевышний положит ярости крестоносцев конец, которым и ныне и на будущее время укрощена будет их столь нечестивая и нестерпимая гордыня, ибо я твердо знаю, что вышние силы будут стоять за правое дело. Поле, на котором мы стоим и где нам предстоит сразиться, Марс, равный для обеих сторон, и справедливый судия подавят и унизят великую, превозносящуюся до небес гордыню моих врагов, по упованию моему, что Бог окажет помощь мне и моему народу в предстоящей битве».
