Таким образом, заговор Пацци не только не смог низвергнуть владычество Медичи, он только укрепил его.
Папа наложил интердикт
[189] на Флоренцию, убившую архиепископа; но это только прочнее прежнего соединило интересы Флоренции с выгодами Лоренцо. Макиавелли приводит речь Лоренцо перед сеньорией и знатнейшими гражданами, в которой он негодует по поводу заговора, благодарит за помощь тех, кто поддержал его и уверяет в своей преданности благу республики.
«Не знаю, высокие сеньоры, и вы, достопочтенные граждане, должен ли я скорбеть вместе с вами по поводу всего происходящего или радоваться. Конечно, когда подумаешь, с каким коварством и ненавистью напали на меня и умертвили моего брата, нельзя не опечалиться, не ощутить в сердце самую острую боль. Но когда затем вспоминаешь, как быстро, как умело, с какой любовью и в каком единении всех жителей нашего города мне была оказана защита, а за брата моего отомстили, должно не только что радоваться, но гордиться и похваляться. Если мне пришлось на горьком опыте убедиться, что во Флоренции у меня больше врагов, чем я думал, то тот же опыт показал мне, что пламенных, вернейших друзей у меня тоже больше, чем я полагал. Поэтому должно мне скорбеть вместе с вами об обидах, чинимых мне врагами, и радоваться вашей расположенностью ко мне. Но скорбеть об этих обидах я вынужден тем более, что они исключительны, беспримерны, а главное — никак не заслуженны. Посудите сами, достопочтенные граждане, до чего довела злая судьба наш дом, если даже среди друзей, среди родичей, даже в святом храме члены его не могут чувствовать себя в безопасности. Те, кто опасается за жизнь свою, обращаются за помощью к друзьям, к родичам, — мы же увидели, что они вооружились для нашей гибели. Те, кто преследуется обществом или частными лицами, ищут обычно убежища в церкви, но там, где другие находят защиту, нас подстерегала смерть; там, где даже отцеубийцы и душегубы чувствуют себя в безопасности, Медичи нашли своих убийц. И все же Господь Бог, никогда не оставлявший милостью своей нашего дома, еще раз проявил к нам милосердие и защитил наше правое дело. Кто захочет по-настоящему видеть правду, сможет убедиться, что если мы столь исключительно возвеличили наш дом, то лишь потому, что мы неизменно старались превзойти всех в человеколюбии, щедрости и благотворительности. Если же мы всегда искали возможности благотворить чужих, то почему бы стали обижать близких? Однако их побуждала к действиям только жажда власти, что они доказали, захватив дворец и явившись вооруженной толпой на площадь, и деяние это, жестокое, честолюбивое и преступное, в самом себе несет свое осуждение. Если же они действовали из ненависти и зависти к нашему влиянию в делах государства, то покусились не столько на нас, сколько на вас, ибо вы даровали нам его. Ненавидеть следует ту власть, которую захватывают насилием, а не ту, которой достигают благодаря щедрости, человеколюбию и свободолюбию. И вы сами знаете, что никогда дом наш не восходил на какую-либо ступень величия иначе, как по воле этого дворца и с вашего общего согласия. Козимо, дед мой, вернулся из изгнания благодаря не силе оружия, а по общему и единодушному вашему желанию. Мой отец, старый и больной, уже не мог стать на защиту государства от врагов, но его самого защитила ваша власть и ваше благоволение. Я же после кончины отца моего, будучи еще, можно сказать, ребенком, никогда бы не смог поддержать величие своего дома, если бы не ваши советы и поддержка. И этот наш дом никогда не смог бы и сейчас не сможет управлять государством, если бы вы не правили и раньше и теперь совместно с ним. Поэтому я и не знаю, откуда может явиться у врагов наших ненависть к нам и чем мы могли вызвать у них сколько-нибудь справедливую зависть. От вас зависит — поддержать меня или предоставить своей участи. Вы отцы и защитники, и что бы вы ни повелели мне сделать, то я с готовностью сделаю, даже если вы сочли нужным войну
[190] эту, начатую пролитием крови моего брата, закончить, пролив мою кровь».
Искусно составленная, временами демагогическая, речь произвела большое впечатление на слушателей. Чтобы оградить Лоренцо от всех опасностей, флорентийцы дали ему отряд телохранителей. Они созвали Собор тосканских прелатов и заставили духовенство продолжить богослужение. Затем начали основательную подготовку к войне, собрав необходимое количество солдат и денег. Кроме того, за помощью обратились к герцогу Миланскому и в Венецию, поскольку с этими городами у Флоренции были подписаны союзные договоры.
Война длилась два года, но крупными сражениями она не отмечена. Войска Папы и неаполитанского короля одержали всего несколько побед, поскольку флорентийцам пришлось рассчитывать только на собственные силы: ни венецианцы, ни миланцы не прислали войск в поддержку. Тогда Лоренцо Медичи вступил в переговоры с неаполитанским королем. Король Фердинанд принял его с почетом. Был заключён мир, по которому флорентийцы освободили тех Пацци, которые содержались в темнице, хотя и не принимали участия в заговоре. Флоренция сохранила все свои владения. Война с Папой продолжалась еще некоторое время, но, к счастью для Флоренции, в это время Сикст VI счёл гораздо более важным, чтобы итальянцы общими усилиями изгнали из Италии турок, овладевших Отранто. Кроме того, до Папы дошли слухи, что флорентийцы намерены вступить в союз с королем французским. Поэтому Сикст VI радушно принял послов Флоренции, явившихся в Рим с предложением дать церкви удовлетворение за убийство архиепископа Сальвиати. 3 декабря 1480 года был заключен мир, по которому Флоренция обязалась снарядить 15 галер для войны с турками.
Таким образом флорентийцы избавились от войны, а могущество Лоренцо возросло. В государственном устройстве произошли желательные для него перемены. Теперь решение всех дел поручалось совету из семидесяти граждан, составленному, в основном, из его приверженцев. На вакантные места в этом совете новые члены назначались гонфалоньером, должность которого всегда занимал кто-нибудь из людей, безусловно преданных Лоренцо. Совет семидесяти назначал на все должности, заведовал финансами. Естественно, он исполнял все пожелания Лоренцо, отдавал ему государственные деньги, в которых он при своей роскошной жизни постоянно имел надобность. Государственные долги росли, и часто приходилось производить финансовые операции дурного характера: насильственно понижались проценты государственного долга, отбирались деньги у благотворительных учреждений. В конце концов государственная казна сделалась едва ли ни личной собственностью Лоренцо.
Теперь Флорентийское государство было республикой только по названию — практически Лоренцо обладал властью суверенного монарха. Был принят закон, согласно которому каждое покушение на жизнь и благополучие Лоренцо рассматривалось как «оскорбление величества» и каралось жесточайшим образом. Но, к чести Лоренцо, свою неограниченную власть он употреблял не только на удовлетворение собственных нужд, но во многом к вящей пользе и славе государства. Он покровительствовал искусству, литературе, науке, так что его эпоха напоминала времена Перикла и Августа. Благодаря его уму и военному счастью, государство пользовалось безопасностью. Междоусобицы, от которых страдали многие города Средней Италии, показывали флорентийцам, что они должны дорожить спокойствием, которым пользуются под управлением Лоренцо, и они безусловно повиновались ему.
