В последних словах этой обширной речи проявилась средневековая теократия, заговорили ее надежды и замыслы. Никакая оппозиция, никакая самобытность, как греческая Церковь, хранившая нерушимо святое учение и более христианская, не принимались во внимание в этом системе, рассчитывавшей охватить весь мир, под формулой, столь резко и безапелляционно провозглашенной здесь: Римская Церковь есть мать всех Церквей.
Тем ужаснее грозила быть судьба альбигойских еретиков. Еретики были не последним предметом многочисленных распоряжений собора. Семьдесят соборных канонов, в большинстве исходивших от папы, охватывают всю организацию Римской Церкви, начиная с учения, причем первый из них объясняет догмат о пресуществлении. Тот же канон, под видом обязательного вероисповедания, в сущности исключительно направлен на альбигойских еретиков. Всякое уклонение от того, что предписывалось на этом соборе, было нечестием.
Невидимое, но всевидящее папское око через посредство духовенства должно было оцепить весь мир одной со тью, подчинить его своей власти. Каноны, занимающие нас, являются не только литературным памятником, но и государственным документом теократии
. Достаточно того, что почти весь протокол трех заседаний латеранского собора 1215 года вошел в знаменитое _____________________________ и составил его существеннейшее основание.
Каждый католик обоего пола должен был непременно избрать себе духовника и исповедовать перед ним все свои грехи по крайней мере раз в год, соблюдая установленное покаяние (по канону XXI). Каждый, если на нем не лежи: духовного запрета, должен по крайней мере раз в год приобщиться к святым Таинствам под опасением отлучения от Церкви и лишения достойного христианина погребения. Каждый должен советоваться в делах совести со своим духовником. Сами духовники должны исповедоваться или у своих старших, или у священника постороннего прихода Родство, даже в четвертой степени (по канону L), признавалось препятствием к браку.
Принимая на себя чисто государственные обязательства, папа на этом же соборе подготовил основания для инквизиционного судопроизводства, вошедшего впоследствии в светский, гражданский и уголовный кодекс (канон VIII).
Вместе с тем папа хотел, чтобы католическое духовенство при той безграничной деятельности, которая пред назначалась ему, было достойно своей жизнью обязанностей, возлагаемых на него. На епископах отныне лежал долг улучшать нравственное состояние клира, безапелляцион но им подчиненного; в наказаниях они пользуются нео граниченными правами (канон VII). Поведение духовных лиц расписывалось со всеми подробностями (каноны XIV и ХIХ) — для них был воспрещен пестрый цвет одежды, они отрекаются от всяких удовольствий, в обязанностях богослужения они должны быть особенно искусны (канон LIХ). При кафедральных церквях для проповеди должны быть особые ученые магистры, которые учат клириков богословским наукам, а при епархиальных церквях — доктора богословия, которые учат самих священников «Писанию и душевному спасению» (канон XI).
Иннокентий, мало расположенный к монахам, запретил им брать в руки деньги без разрешения аббата (канон VI). Он не только не хотел утвердить новых монашеских орденов — доминиканского и францисканского (вопрос об утверждении которых в то время был насущным), но даже постановил, что никто впредь не может основывать особого ордена, а всякий новый монастырь должен подчиняться одному из прежних уставов (канон XIII).
Сохранив за собой право вмешиваться в светскую юрисдикцию, духовные лица не должны произносить смертных приговоров, им было запрещено присутствовать при казнях. Они не должны ни под каким видом делать хирургических операций, в которых приходится прибегать к прижиганиям и ампутациям, они должны избегать одного вида человеческой крови.
Стараясь поставить духовное сословие вне влияния дурных человеческих страстей, собору следовало обратить внимание на симонию, особенно сильную в женских монастырях. Она была запрещена во всех ее видах (каноны LХIII— LXV). Цены, придуманные епископами за посвящение и за раздачу мест, были строго запрещены, так же как и торговля при монастырях священными предметами, особенно мощами и таинствами (каноны LХII LХV, LХVI).
Епископы отныне могли пользоваться отлучением лишь в силу самых крайних причин, и притом с особою осмотрительностью (канон ХLVII). Зато духовенство не подлежало светской юрисдикции (канон ХLII), оно не приносит мирянину присягу верности, иначе как за земли (канон ХLIII), в своих бенефициях оно может не исполнять приказаний сюзеренов (канон LХIV).
Доходя до всех мелочей церковной и практической жизни, проникая в частный быт семейств, предписывая, например, особые одежды евреям и сарацинам в отличие от христиан (канон LХVIII), в то же время снисходительно дозволяя евреям занимать общественные должности, если только эти должности не подчиняют им христиан (канон LХIХ), собор был беспощаден только относительно еретиков, то есть альбигойских дуалистов, составлявших большинство в тогдашней оппозиции.
Мы заметили, что первый канон намеренно приводит ортодоксальное исповедание католической веры, чтобы тем дать средство предотвратить заблуждение и увлечение альбигойством, о котором не упоминается здесь ни единым словом, с целью показать, что собор считает для себя унизительным вступать в полемику с еретиками. Вся эта полемическая статья имела скрытый смысл, каждая ее фраза была направлена против известных положении дуалистического богословия. Тут говорится о трех лицах единого Бога: Бог— единое начало всего существующего, мира, духа, тел, ангелов, людей, дьявола, демонов. которые если некогда и были равны с ангелами, то по губили себя по собственному произволу; далее о воплощении Сына, о двух природах его, о его крестной смер ти, воскресении, вознесении и втором пришествии, о будущем суде живых и мертвых, о Церкви и таинстве причащения, о Крещении, которое имеет такую силу, что впавший в грех после совершения таинства, исполненного с раскаянием, может снова обратиться к Церкви; наконец, о том, что не только девы и целомудренные, но одинаково и состоящие в браке, истинной верой и доброю жизнью угодившие Богу, могут достигнуть вечного блаженства
.
Не вступая в полемику с альбигойцами, собор в следующей же статье опровергает заблуждение калабрийского монаха Иоахима Флорского, этого мистика и визионера XII века, учителя Томаса Мюнцера и всех современных ему немецких утопистов, увлекшегося пантеизмом и религией чистого духа. Его ересь не имела ничего общего ни с альбигойской, ни с рационализмом вальденсов; ее даже нельзя назвать ересью в смысле учения систематического, так как она была плодом напряженных мечтаний порывистого, недовольного формальностью и буквой религии ума, в туманных видениях грезившего о будущем царствии, ожидавшего после всемирного пожара золотой эры счастья и свободы.
Собор напал на этого мечтателя по поводу его сочинения «О единстве или троичности Церкви», направленного против Петра Ломбарда, сторону которого принял Иннокентий, открыв в учении Иоахима четвертое лицо Троицы
. Открывая таким образом мнимое противодействие там, где его вовсе не было и где оно, во всяком случае, не могло быть опасным, собор из какого-то чувства гордости не хотел вспоминать про учение альбигойцев, которое между тем не переставало занимать его более всего.
