Арнольд расположился в воротах города; Монфор приближался. Прежде чем архиепископ успел распорядиться запереть ворота, французы бросились на него с обнаженными мечами. Монфор сдержал обещание, и знамя его взвилось над герцогским дворцом Нарбонны в то самое время, как архиепископ в присутствии всего кафедрального духовенства торжественно предавал его анафеме. Во всех церквях нарбоннских и в самой придворной капелле было зап решено богослужение на все время пребывания Монфора в пределах герцогства. Но граф, презирая эти распоряжения, заставил священнослужительствовать у себя во дворце, где по-прежнему раздавался колокольный звон.
Даже Монфор понимал, сколько лицемерия и своеволия заключалось в поступках папских легатов и особенно его прежнего покровителя и патрона аббата Сито. Продолжая разить своего врага, Арнольд снова жаловался в Рим; Монфор не оставался в долгу.
Смерть Иннокентия III
Из Рима целый год не приходило решения по этому делу, в Нарбонне долго не могли объяснить причины мел лительности. Между тем Монфор, узнав, что Арнольд очень решительно настаивает перед папой на его отлучении, и припоминая обстоятельства, при которых сам Иннокентий иногда становился к нему в неблагоприятные отношения, стал хлопотать о примирении с архиепископом. В начале марта он предложил посредничестве и разбор недоразумений епископу нимскому с обещанием подчиниться решению третейского суда.
Иннокентий получил известие об отлучении Монфора весной, среди обширных приготовлений к новому предприятию — в то время курию всецело занимал вопрос об освобождении святой Земли. Для этого требовалось прежде всего восстановить мир и дружбу между государствами Европы. Ввиду этого в Риме под страхом отлучения думали остановить волновавшихся английских баронов. Иннокентий путем убеждения хотел добиться скорейшего примирения итальянских республик.
Без участия Генуи и Пизы трудно было осуществить восточные походы — а между этими государствами шла война. Иннокентий старался примирить их — и неудачно; тогда он решился на последнее средство: личным участием прекратить раздоры и водворить мир в северной Италии. С этою целью в начале мая он выехал из Рима с несколькими кардиналами. Дорогой его свалила лихорадка. Он должен был остановиться в Перудже. Больной, он не переставал заниматься делами, что еще вреднее отразилось на ходе его болезни. Врачи дурно лечили его недуг. Неблагоприятные вести между тем сильно раздражали больного и причиняли ему постоянные беспокойства, что и было причиной угрожающего хода болезни.
Особенно досадовал Иннокентий из-за вестей из Англии и Прованса. Если помнить, что папа только по необходимости должен был поддерживать вопиющие жестокости Монфора, то очень могло быть, что он воспользовался бы представившимся случаем и подтвердил бы отлучение, произнесенное Арнольдом. Но силы оставили его. За несколько дней до смерти он впал в беспамятство и оставался недвижимым. Только редкое дыхание напоминало о слабом присутствии жизни.
17 июля 1216 года Иннокентия не стало. Тело его похоронили в Перудже. Ныне лишь простая гробница скрывает кости человека, «слава которого некогда наполняла целый мир».
Наличный состав кардинальского конклава собрался в Перудже. Он избрал преемником умершего кардинала Ченчио Савелли, бывшего воспитателя Фридриха II. Он назвался Гонорием III.
Известие о смерти Иннокентия решительно подействовало на ход политических и церковных дел всей католической Европы. Крестовый поход опять сделался маловероятным. Государи Германии, Франции и Англии могли изменить свою политику и из слуг Рима сделаться его соперниками. И действительно, 1215 год был высшим годом в истории папства и последним в истории западной теократии.
Альбигойцам смерть Иннокентия обещала новую эру. Самым смелым из них казалось, что тот человек, который, может быть против своих убеждений, сделался бичом их родины, навсегда уносил с собой в могилу былые несчастья Лангедока. Но их ожидания оправдались только отчасти. Альбигойский принцип восторжествовать не мог потому, что в будущем он представлял своей религиозной формой мало прогресса для истории. Рационализм вальденсов действительно мог влить новые силы в жизнь тогдашнего человечества; но последователи этой религии составляли меньшинство между средневековыми протестантами Лангедока. Умозрения же альбигойцев, презиравших и игнорировавших все материальное, отклонявших брак, блага и радости жизни, могли оказаться в противоречии с развитием цивилизации.
Экономический расцвет Лангедока, совпавший с распространением альбигойства, коренится все-таки в муниципальных формах жизни Юга; падение южной цивилизации есть следствие не уничтожения альбигойского вероисповедания, а гибели местной государственной жизни, за мены ее новыми политическими порядками.
В вопросе о превосходстве тогдашних католических церковных институтов над альбигойскими исторически верен взгляд Маколея. Он смотрит на альбигойцев с протестантской точки зрения.
«Но, — замечает знаменитый историк, — просвещенный и умеренный протестант едва ли согласится, что успех альбигойцев мог вообще возвысить счастье и нравственность человеческого рода. Как ни была испорчена Римская Церковь, тем не менее есть основания полагать, что, если бы Церковь эта была ниспровергнута в XII или даже XIV столетии, место ее заняла бы другая, еще более испорченная система»
.
Не всякая оппозиция прогрессивна сама по себе только потому, что она есть оппозиция.
Зато не без влияния альбигойцев сложилась легенда о загробном суде над Иннокентием III. В хоре современных летописцев, почти единогласно прославлявших знаменитого первосвященника, ставивших его на первое место среди римских иерархов, едва заметным диссонансом пробегает сказание о том, как душа папы из чистилища приходит на землю, преследуемая демонами. Склонившись у подножия креста, она призывает в заступничество молитвы праведных
.
В этой легенде может скрываться месть побежденной оппозиции еретиков Юга, как и радостное чувство католической духовной партии, которой не нравились суровые меры покойного папы, клонившиеся к исправлению нравов клира, — это справедливо тем более, что и все духовное сословие скорее обрадовалось, чем опечалилось смерти Иннокентия, как замечает Вильгельм Бретонский. Эта легенда отчасти справедливо обвиняет папу в пренебрежении умеренностью в действиях.
Такой характер политики Иннокентия особенно заметен в последний год его жизни. Множество дел и замыслов, постоянные успехи в них, а также разочарование в близких людях, так злоупотреблявших его именем и доверием, наконец, пошатнувшееся здоровье были причиной такой перемены. Иннокентий изменил своему обычному спокойствию и беспристрастию.
Заключение
Что касается главной цели жизни Иннокентия III — утверждения независимости папской власти и духовного подчинения ей всякой другой, то такое стремление входило в систему, которая составляет жизнь и дух средних веков.
Человек не отвечает за такую систему. Политические и социальные системы вырабатываются и слагаются целыми веками. Потребность в папском всевластии была осознана гораздо раньше Иннокентия III. На нем только лежал долг поддерживать и развивать ее. Иннокентий имел все данные для такого назначения, но таковы были свойства западной теократии, что она губительно отражалась на их личном характере. Действуй Иннокентий с той же энергией, с тем же гением на другом посту, ради других целей, — его исторический образ остался бы чистым от той грязи, которая теперь омрачает его.
