Наконец, 22 числа, Раймонд, положа руку на Евангелие, обязывается повиноваться всем приказам, которые дадут ему вожди крестоносцев, прибывшие в его землю.
Легат, педантичный законник, хотел заручиться обязательством муниципальных властей. Консулы Авиньона, Нима и Сен-Жилля поклялись действовать всеми силами, чтобы побудить графа верно исполнять его торжественные обязательства перед легатом, а в противном случае лишить его всякой помощи и перестать смотреть на него как на законного государя, объявив свое подданство Римской Церкви с теми же условиеми, на которых присягал граф. Тогда ежегодно перед лицом своего епископа, консулы будут приносить обычную вассальную присягу и всякого отказывающегося от нее будут считать за еретика. Блюстителями городов и уступленных замков были назначены духовные лица, которые, в свою очередь, присягнули не передавать их обратно графу иначе, чем после особых распоряжений или папских булл; собираемые с доменов доходы они пока должны употреблять на военные
Со своей стороны и Милон обязался блюсти мир в стране, устраняя всякую вражду между графом и его баронами. В случае несогласий и недоразумений, Милон предлагал им духовное посредничество легата Гуго, архиепископа арльского и других церковных лиц, связывая тем графа по рукам и ногам, лишая его всякой самостоятельности и теперь и впредь.
Так были использовано все искусство римской политики, чтобы разделить Раймонда и еретиков. Цель была достигнута, хотя и временно.
Слабохарактерный Раймонд согласился принять крест и идти на своих друзей; причем его примеру последовали только двое вассалов.
Выполнив свои поручения, Милон вернулся в Рим, поручив дальнейшее ведение дела аббату Арнольду, а Феодосий поехал навстречу крестоносной армии, уже собранной в Лионе и готовой к наступлению.
Крестоносное воинство
Со всех концев Франции собрались на зов Рима охотники побороть провансальских еретиков. Двадцать тысяч рыцарей и двести тысяч вооруженного простого народа (даже если эта цифра преувеличена) были страшной силой. Тут были воины Оверни, Бургундии, Иль де-Франса и Лимузена; тут же были немцы, пуатийцы, гасконцы, руэргцы. И не родилось еще такого искусного клирика, - говорит современный походу провансальский поэт, - который мог бы переписать всех их за два или даже за три месяца.
Ради прощения грехов сошлись сюда люди Прованса и всей Вьенны от Ломбардии до Родеца. Их высокие хоругви, - а они шли широким строем, - наводили страх не на одного каркассонца. Они хотели взять Тулузу, но благородная Тулуза была спокойна юлагодаря клятве графа; тогда они решили покорить Каркассон и всю Альбижуа. Водой, на кораблях, плыли припасы и снаряды этого воинства.
Навстречу крестоносцам поспешно выезжает граф тулузский, так как он обещал действовать с ними заодно.
А из Аженуа приближается другая армия крестоносцев, хотя не столь многочисленная, как французская. Уже месяц войска были в дороге. С ними шли: граф Гюи, галантный овернец, виконт Тюренн, епископ Лиможа и Базаса, добрый архиепископ бордосский, епископы когорский и агдский, Бертран Кардальак и Бертран де-Гордон, Бертран де-Кастельно и вся Керси. Воины эти прежде всего взяли Пюи-ла-Рок, не встретив там сопротивления; они разрушили Гонто и опустошили Тоннейнскую страну, но долго не могли взять Шаснейля. Эту хорошую крепость отважно защищал гарнизон, который еще прежде туда поставил граф тулузский. Но как ни храбро защищались осажденные, замок был взят крестоносцами. Из-за обладания городом у графа Гюи с архиепископом произошел раздор. Победители осудили на сожжение нескольких еретиков; между прочим была сожжена одна красивая девушка; она гордо отринула предложение пощады и с презрением отвергла все убеждения отречься от своей веры.
Жители Вельмура, который лежал на пути шествия армии крестоносцев были напуганы ложным слухом, что неприетель идет на город. Услышав об том, граждане, исполненные самоотвержения, решились сжечь свой город. Под вечер они зажгли замок и разбежались в разные стороны. Так велик был ужас, наводимый крестоносцами
.
Главная армия шла прямо на Безьер. Виконт и его жена более всех других феодалов возбудили против себя негодование католического духовенства своим явным отступничеством. Его самого не было в это время в городе, который, по его распоряжению, укрепляли днем н ночью. Он выехал навстречу армии и, подобно своему дяде, стал оправдываться перед Милоном; он сваливал все покровительство еретикам на консулов и на своих баронов.
В неприятельском стане, однако, ему не поверили. Когда крестоносные полчища переправились через Рону и заняли Монпелье, Роже оставил их стан. Он велел седлать боевого коня и на заре примчался в Безьер. Здесь он встретил граждан взволнованными; "и старые и молодые, и бедные и знатные, все спешили к нему." Виконт успел только ободрить их храбро сражаться, обещал скорую поддержку, и поспешно уехал. "Я поеду в Каркассон, сказал он при прощании; - я проберусь туда старой дорогой, - а там ждет меня помощь".
Только он уехал, как католический епископ Гено стал агитировать в городе в пользу крестоносцев. В городском кафедральном соборе епископ велел сзывать всех граждан, будто на совет. Когда они сели, он стал увещевать их покориться крестоносцам, если они не хотят быть побежденными и перебитыми. Но на северных неприятелей смотрели как на врагов городской свободы и независимости; в этой ненависти соединялось и вероисповедание. Красноречивых убеждений епископа не послушали; еретикам он предлагал по крайней мере войти в переговоры с вождями армии и с легатами. Граждане о всем этом и слышать не хотели. Тогда епископ, сопутствуемый городским латинским духовенством, решил выехать из города; с ним ушло свосем немного католических граждан. При свидании с аббатом Сито, главным лицом в армии, он представил ему безьерцев, как народ мятежный и злобный
.
Безьер между тем готовился достойно встретить неприетеля. Энтузиазм овладел всеми, так что думали справиться со столь громадным войском, которое 15 дней сходилось и занимало позицию в окрестностях Безьера, на пространстве одного лье, раскинувшись по всем дорогам и тропинкам. Никогда Франция не видела такой огромной армии. Осажденным казалось, что со времен Менелая, у котораго Парис похитил Елену, не сходилось столько воинства, не раскидывалось столько богатых шатров, "блеском подобных стану Микенскому".
В этом войске отличались так назывемые рутьеры (бродяги) - своим пьяным, наглым видом, неумолкаемой бранью, белыми полотняными хоругвями. Этих разбойников было тысяч до пятнадцати. Подъезжая к стенам города, они вызывали горожан на поединок громким криком, кривляниями и оскорблениями. Без доспехов, в одних рубашках, с диким криком, предводимые своим "королем", стремительным натиском они внезапно кинулись на стены и опрокинули защитников и горожан, которые, увлекая своих жен и детей, бежали в церковь и ударили в набат, не находя другой защиты. Общий крик "к оружию, к оружию" раздался в рядах крестоносцев. Их регулярные силы начали вливаться в город; на улицах резали граждан, церковь окружили. Под звуки колоколов и клики умирающих немногие священники запели похоронную мессу; двери церковные рухнули и разбойники ворвались в храм. Их товарищи в это время рассеялись по домам; все они думали о поживе. Богатств нашли множество; каждый брал, что хотел.
