Чувствуя себя призванным и способным к власти, он был вдвойне опасен, ибо мог прикрываться маской набожности, если того требовала ситуация. Впрочем его религиозность почти всегда была непритворной. Он был создан повелевать и словом и страхом. Его строгость доходила до жестокости и даже свирепости. За честолюбие и жестокость, его упрекает даже ультракатоличеекий историк, Райнальди, который считает смерть, постигшую Монфора, справедливым наказанием Божьим. Провансальский поэт угадал скрытые замыслы крестоносного героя, влагая в его уста слова, сказанные, якобы, при избрании: "Я принимаю власть под одним условием: при всех крайностях присутствующие здесь бароны всюду пойдут за мной." На войско и рыцарство он производил впечатление своею величественной наружностью, гордым взором и редкой физической силой даже для того железного века. Он не был чужд военных талантов, хотя часто руководствовался необдуманной храбростью и слепым презрением к опасностям.
Теперь была достигнута заветная цель его жизни. Он собирался стать государем всех земель, которые крестоносцы отвоюют от еретических феодалов. Именно таковы были обещание и условие легата.
Ход крестовой войны с альбигойцами до первой осады Тулузы
Первым делом Симона, по избрании в военачальники, было издать грамоту, в которой он достойным образом награждал духовенство, так возвысившее его. В ней господин Монфора называет себя "графом Лейчестером, виконтом Безьера и Каркассона"
. Тогда же он распорядился обложить десятиной, в пользу церквей, всех без исключения лангедокцев, объявив что всякого, кто того не исполнить, он будет считать своим врагом. Вместе с тем он установил ежегодный налог в три денария на дом (очаг), в пользу собственно Римской Церкви.
В то же время последовало оригинальное постановление, показывавшее, как истощились средства крестоносцев. Ересь была обложена штрафом. Все отлученные, т. е. еретики нераскаявшиеся в продолжении 40 дней, должны откупаться смотря по званию: рыцарь 100 солидов, гражданин 50, ремесленник 20 солидов. В благодарность, Монфор, со своей стороны, обязался платить св. Петру ежегодную лепту, подобно королям английскому и арагонскому.
Между тем, в крестовом стане происходили раздоры и неурядицы. Герцог бургундский, граф неверский и многие другие считали себя оскорбленными, когда увидели своим начальником монфорского барона. Все они объявили, что оставят лагерь и уведут свои отряды. Легат с трудом упросил остаться бургундского герцога. Тем не менее, силы крестоносцев значительно уменьшились; впрочем, с другой стороны, они выиграли в единодушии. Герцог бургундский поступал великодушно; он видимо обладал талантом полководца; советы, данные им Монфору, отличаются блaгopaзумиeм, знанием всех обстоятельств - и Симон исполнял их беспрекословно. К счастью альбигойцев, герцог скоро уехал. Но под его руководством, Монфор успел предпринять поход в самый центр ереси, в Альбижуа.
Укрепления Минервы, Терма и Кабарета, было трудно взять; поэтому их решено было блокировать особыми отрядами, что продолжалось целую зиму вплоть до будущего лета. Вторжение же в Альбижуа с главными силами было более удачно.
Выйдя из Каркассона вместе с герцогом бургундским и миновав Альбонну, Симон, на другой же день, взял замок Фанжо, который заняли арагонцы. Далее, по дороге, он встречал пустые села и покинутые замки; движение крестоносцев наводило на еретиков вполне понятный страх. Вдобавок, граф тулузский, следовавший за католической армией, нарочно советовал Монфору опустошать страну, рассчитывая поднять против крестоносцев население без различий вероисповедания
.
В эту страшную минуту вполне проявилась переменчивость альбигойского характера.
Депутаты самих еретических городов, Кастра и Ломбера, приезжают в лагерь к Монфору и не просят пощады, а безусловно сдаются ему. Симон принимает их условия; он не думает мстить целому городу за ересь, выбирая для того лишь "совершенных", как самых опасных; в этот момент его волнуют лишь политические замыслы. Он оставил герцога позади, а сам поспешил занять Кастр; в Ломбер же даже и не заехал, и почему-то внезапно поворотил назад, приняв покорность города на словах.
Подробности описанной кампании определяют весь будущий характер альбигойских войн. В тактическом отношении они состоят из подобных экспедиций, маршей по лангедокским областям, всегда направленных из одного и того же центра. С каждым разом радиус вторжения увеличивался, постоянно сопровождаясь теми же последствиеми для страны. Поэтому особенному опустошению подверглись области смежные с дистриктами Безьера и Альбижуа. На "совершенных" еретиков всегда обрушивалась одна и та же кара; они обрекались костру; с «верными» же Монфор поступал снисходительно, может быть потому, что сами условия их исповедания дозволяли им скрываться и искусно лавировать между соблюдением наружных обрядов католичества и сердечной верой.
Хотя Кастр сдался безусловно, однако казнь, совершенная в городе, полном еретиков, была явлением настолько исключительным, что обратила на себя внимание католического историка. Решено было сжечь для примера только двух еретиков, которые очевидно не считали нужным следовать общей покорности граждан. Их привели на суд к Монфору. Один из них был "совершенный", другой – «верный»; первый гордо смотрел на судей, второй стал плакать, молить и, каясь, обещал перейти в католичество. Многие из присутствовавших баронов требовали пощадить молодого еретика. Голоса разделились; некоторые говорили, что раскаяние его притворное, из страха костра, что казнь он заслуживает уже тем одним, что прежде позволил себя совратить с истинной веры. Монфор согласился с этим доводом, прибавив, что костер заменит ему искупление. Осужденных тут же связали между собой лицом к лицу; руки каждого были привязаны к спине. На пути к костру молодого еретика в последний раз спросили: в какой вере он хочет умереть. "В католической", - было ответом. Пламя охватило костер. Тем бы дело и кончилось, но легенда добавляет, что искреннее покаяние было вознаграждено. Когда старый еретик уже обратился в пепел, раскаившийся остался невредимым; только концы его пальцев обгорели; на теле даже не видно было следов ожогов. Подобные костры, даже немногочисленные, были непременным знаком того, что город занят крестоносцами.
Вернувшись в Каркассон из похода на Альбижуа и намереваясь покорить его вторично, Монфор вздумал в промежутке совершить диверсию против владений графа де-Фуа. Он быстро взял замки Мирепуа, Памьер и Савердюн. Уважая права духовенства, он согласился дать присягу памьерскому аббату, который считал, что имеет больше прав называться феодалом города, чем граф де-Фуа
. От столицы графа Монфор был таким образом не далее как в трех лье. Но, держась своей обыкновенной политики утомлять противника, веря, что тот не уйдет его рук, Симон свернул с дороги и направился на Альби. Католический епископ Вильгельм принял его с понятным торжеством и присягнул ему.
И вот Монфор в краткое время увидел себя обладателем главных притонов ереси, тех центров, которые пользовались особенным уважением у всех еретиков Европы. В короткое время были заняты города Лиму (старая столица графства Разеса) и Прейссан (в нарбоннском диоцезе), принадлежавшие графу де-Фуа; наконец и сам граф явился к Монфору, обещая во всем следовать повелениям Церкви, а в доказательство верности оставил заложником своего сына.
