На другой день к десяти часам утра все крестоносное воинство было в полном сборе перед крепостью. Назначено было совершить обряд лишения чести, а потом смертную казнь над пленным изменником, которого только теперь постигла месть за Роже Безьерского. На платформе возвышался эшафот. Д'Альгэ привели со связанными руками. Вряд ли у него были какие-либо искренние религиозные убеждения, но когда-то альбигойцы видели в нем одного из своих; во всяком случае, он рисковал жизнью на службе их делу. Монфор между тем не хотел считать его еретиком, поэтому осужденный вошел на подмостки в сопровождении двенадцати католических священников в белых одеждах; по одну сторону от него шел герольд в полном вооружении, по другую — палач огромного роста, весь в красном. Когда все бароны заняли свои места около эшафота, герольд развернул пергамент, на печати которого был изображен крест. Герольд прочел приговор, которым обвиненный присуждался к смертной казни за измену, предательство и клятвопреступление. По прочтении приговора епископ каркассонский поднялся со своего места и предал осужденного анафеме; двенадцать священников запели похоронным голосом псалом: Deus laudem meam non tacueris
, осуждавший изменников. Пение кончилось; герольд трижды воскликнул:
— Палач, кто этот человек?
— Рыцарь Мартин д'Альгэ, — произносил палач в ответ на каждое воззвание герольда.
— Нет, — отвечал герольд, — клятвопреступник и обманщик не может быть рыцарем. Да не будет он более рыцарем!
Палач вырвал меч у осужденного и воскликнул:
— Вот меч изменника!
Потом он стал сдирать с него все рыцарское вооружение и каждый раз возглашал громким голосом:
— Вот латы, поручни, наколенники, набедренник, вот кинжал изменника!
Когда сорван был шлем, герольд взял склянку с горячей водой и вылил ее на голову осужденного: это было позорное крещение — символ того, что этой водой с чела преступника смывалось помазание, а со щеки его рыцарский поцелуй. Потом палач разрубил топором щит д'Альгэ, герб его выпачкал грязью. На д'Альгэ накинули веревку; палач в таком виде стащил его до подножия эшафота, положил на носилки и накрыл их гробовым саваном. Обесчещенного рыцаря отнесли в церковь. Двенадцать священников окружили живого покойника и пели погребальные гимны, как бы прощаясь с человеком, умершим для рыцарства. После такой торжественной церемонии д'Альгэ положили на дровни, привязали к лошадиному хвосту и в таком положении, среди толпы народа, поволокли по городу. Наконец, уже около четырех часов вечера, его повесили. Труп оставили висеть на виселице, как пример позорной казни за измену, предоставив его на съедение хищным птицам
.
Побудительной причиной падения замка Бирон были измена, а непременным условием— выдача д'Альгэ, так как известно, что почти весь гарнизон вышел из Бирона невредимым. Сдача этого города служила сигналом уничтожения самостоятельности Аженуа. Получив обладание нал целой областью, Монфор выступил на покорение Керси.
К нему присоединилось пятнадцать тысяч крестоносцев. Ими начальствовал другой изменник, брат графа тулузского Балдуин, прозванный за то «отступником». Соединенная армия Монфора прежде всего устремилась на Муассак. Этот город, расположенный у подошвы горы, и плодоносной долине Тарна, был окружен обильными водами. Поэтому его трудно было осаждать, еретики же явно издевались над многочисленными католиками. В городе, пораженном интердиктом, постоянно раздавался насмешливый колокольный звон кафедрального собора. Когда началась осада, граждане Муассака имели все причины презирать силы Монфора.
Огромные машины не могли разбить городской стены; епископ каркассонский и архидиакон Вильгельм упеп ребляли все свои знания и усилия, но долгое время все было бесполезно. Даже гомеровская храбрость Монфора должна была отступить перед силами природы и стойкостью. Осажденные в одной из вылазок опрокинули Симона; мало того, вождь рисковал собой, подвергаясь опасности погибнуть или попасть в плен. Под ним была убита лошадь, кто-то из альбигойцев направил на него копье, которое ранило героя в ногу. В этой схватке в плен к альбигойцам попал племянник архиепископа римского. Его дядя перенес несчастье с твердостью и, узнав о том, показал окружавшим пример терпения и самопожертвования ради службы Христовой.
Скоро осада превратилась в блокаду, ибо условия местности были таковы, что гарнизон мог свободно выходить на гору и оттуда пускать в крестоносцев стрелы. Чтобы еще более устрашить неприятеля, а вернее, из чувства мести и религиозной ненависти, альбигойцы ежедневно показывались на городском валу и истязали пленных кинжалами и копьями.
Наконец к крестоносцам стали подходить из Франции новые подкрепления. Значительные силы вел Регинальд, епископ Туля, но он едва было не потерял их, столкнувшись под Кагором с графом де Фуа, который заставил егоукрыться в ближайшем замке. Граф Балдуин был послан принять над ними начальство и привести их в лагерь. С того времени осада пошла деятельнее. Был изготовлен большой «кат»
, покрытый воловьими шкурами; он был подвезен к самому рву крепости. На горе между тем альбигойцы уже не смели показываться. Тогда они попытались зажечь кат. Со всеми зажигательными снарядами и с луками, которые у них были, они устремились на неприятеля. Отважнейшие из крестоносцев бросились защищать машину, но удушливое пламя распространись в воздухе, и осаждавшие были приведены в невольное расстройство. Симон и Гюи Монфоры были среди тех, кто защищали машину своими мечами.
Во время боя монахи и все невооруженное духовенство босыми молилось с воздетыми руками, их головы были посыпаны пеплом. Их гимны все еще раздавались, когда дружно нападавшие альбигойцы неожиданно отступили и скрылись за городскими стенами. Попытка прорваться за ними была неудачна. Монфор понял, что этот город можно взять только выжиданием, и потому занялся рекогносцировкой и захватом соседних замков.
Вскорости вся область Керси, кроме замка Монтобан, подчинилась оружию крестоносцев, и только тогда граждане Муассака поняли, что их дальнейшее сопротивление бесполезно, тем более что бреши делались день ото дня значительнее. Из города просили о свободном выходе для гарнизона; крестоносцы же требовали безусловную сдачу, Монфор обещал пощадить город от разграбления, если ему заплатят сто марок золотом. Сложность ситуации заставила согласиться и на это.
На альбигойских защитников французские бароны не хотели смотреть как на рыцарей. Симон Монфор стал таким же государем Муассака и всей Керси, каким был граф тулузский. В грамоте было сказано, что «Господь лишил графа тулузского власти за грехи его и бесконечные бедствия, причиненные им Церкви и вере католиской»
. Прежде город зависел от аббата; владетели Тулузы считались лишь сюзеренами его. Монфор же, вероятно, приносил с собой иную систему, иные взгляды, ибо с первых же дней своей власти вооружил против себя аббата, который так умел ладить с Раймондом. Аббат отправил от себя послание королю французскому, как верховному сюзерену, с жалобой на вымогательства крестоносцев и особенно их предводителя
. Соглашаясь признать себя непосредственным вассалом короля, он просил у него защиты.
