Из общих сочинений мы обращались ко всему литературному материалу, касавшемуся нашего предмета, как, например, к трудам по истории Франции — Sismondi, Michelet и Henri Martin и другим. Двое последних по избранному вопросу не имеют значения, зато изложение альбигойских войн у Сисмонди (I, VI) самое спокойное, подробное и обстоятельное; оно было отдельной книгой переведено на немецкий язык (Leipz. 1829). Общие церковные истории были для нас весьма важным пособием при изложении догматической части — такие, как известное сочинение Неандера, труды Дамбергера (Synchronistische Geschichte der Kirche im Mittelalter, Regensb. В. IX) и, особенно по своим цитатам, Гизелера (2 Aufl.).
Мы не будем приводить список разнообразных исторических сочинений, общих и частных, которыми мы пользовались и которые не служили непосредственными пособиями. Все такие книги указывались нами по необходимости. Та часть летописного материала и пособий, которая касается эпохи, следующей за 1216 годом, будет исследована в приложении ко второму тому этого сочинения.
Обзор источников и пособий для книги второй
В приложении к первому тому нашего труда был рассмотрен весь летописный материал, непосредственно касающийся истории альбигойцев. Такие источники, как хроника P. Cern., Guil. de Pod. Laur., Cansos de la Crozada, Chron. prov., были исследованы в целостном виде, и на основании их существенным образом построена первая глава предлагаемой книги. Потому для критики этих памятников отсылаем желающих к первому тому нашей истории.
Критика же отдельных мест сопровождала всегда наш текст, когда того требовало дело. Guil. Brito, летописец Филиппа II Августа, как и Guil. de Nangiaco (Chron.), не могут быть здесь специально разбираемы, что можно сказать и про жизнеописания Людовика IX, составленные тем же Нанжисом, Буалье и Жуанвилем.
Мы, впрочем, остановимся на Нанжисе, чтобы оценить точку зрения французских источников. Каков характер политических и религиозных воззрений Нанжиса, каковы его взгляды на факт завоевания, ясно из его хроники, в которой под 1215 годом, говоря об известном Латеранском Соборе, он самоуверенно считает Раймондов VI и VII еретиками и признает их вполне достойными «меча анафемы», а под 1218 годом прославляет личность Симона Монфора, «героя, как в вере, так и в битвах, достойного вечной славы». Все это вполне понятно со стороны бенедиктинца, приора Святого Дионисия, который проникнут монархическим идеалом: графа Тибо он называет мятежником за восстание 122Т года и полагает, что Людовик IX только законно принял Юг под свою власть, как вассальную землю.
Конечно, о нашем предмеге Нанжис даже и в своих специальных трудах говорит мельком; вообще от французских летописей мы и не могли ждать каких-либо полезных сведений. Известно, что для первой половины правления Филиппа IV Красивого Вильгельм Нанжис — единственный и главный источник; потому эпоха 1285—1300 годов у него рассказана обстоятельнее по отношению, конечно, к чисто французской истории; ранее он просто компилирует факты из сочинений Ригора, Сигберта Гембмургского и других.
Совершенно иное следует сказать о значении Gesta Ludovici VIII regis. Имя автора неизвестно, но он был француз, вероятно монах, и писал, несомненно, в конце XIII века, что мы заключаем как из названия сочинения, так и из других данных. Этот источник не столько рассказ, сколько сборник документов. Ввиду того значения, какое имеют походы Людовика VIII в истории завоевания Лангедока, эти Gesta были для нас почти единственно существенным материалом из ряда печатных исторических памятников французского лагеря. Анонимный автор может верить в басню о происхождении франков из Трои, считать признаком падения страны оскудение церковных приношений и тому подобное, но ему пришла прекрасная мысль поместить в своем небольшом труде целиком акты, относящиеся к истории до Людовика VIII. Даже официальные французские летописцы, такие как хроникеры Святого Дионисия, у которых одинаково напрасно стали бы мы искать сведений касательно водворения новой гражданственности в Лангедоке, пренебрегают государственными актами.
Chronique de S. Denys, которая считается продолжением труда Нанжиса, более предпочитает нанизывать свои философские измышления, чем излагать факты. Впрочем, монашеская ряса не мешает автору быть противником папских притязаний на французское золото; официальный хроникер — сторонник галликанской Церкви, насколько это согласно с его правоверием и насколько требуется «безопасностью королевства». Все это не позволяет ему относиться к провансальцам иначе как к мятежникам, а к альбигойцам — как к нечестивцам. Он и по положению своему — апологет французского королевского дома. Даже Карл Валуа, который имеет такую печальную известность в итальянской истории и который заклеймен презрением и проклятием Данте, обрисован в розовом свете: он был призван искоренять врагов в своем законном тосканском наследии. Хроникер не любит тамплиеров, хотя полагает, что суд необходим для исследования нечестивых деяний ордена. О характерном повелении Филиппа IV— об одновременном изгнании евреев из государства — сообщается мимоходом одной фразой рядом с записью о большом наводнении 1306 года; неизвестно, какое событие больше потрясло автора. Так как мы не имели в виду касаться истории Филиппа Красивого, то и не цитировали хронику Святого Дионисия. Только в одном месте мы обращались к ней для пояснения ереси Дольчино, суть которой схвачена в ней очень удачно. Касательно действий инквизиции хроника записывает немногие процессы обращенных евреев, чего мы избегали в нашем сочинении, сосредоточившись на альбигойцах. Тем не менее два факта 1307 года довольно характерны.
Из хроники мы узнаем, что в трибунал приглашали ученых и что верили тем показаниям, которые отягчали участь подсудимого. Доносчик, брат подсудимого, отрекается от своего обвинения и говорит, что был побужден к тому корыстью, неполучением долга, но трибунал тем не менее судит его как отпавшего; но когда заключенный выразился в тюрьме, что он не хочет быть христианином, а остается иудеем Самуилом и что христиане едят своего Бога, то по решению ученых докторов был обречен на смертную казнь. С другим, также отрекавшимся от христианства, поступили гораздо снисходительнее. Его приговорили только к епитимье, когда он сослался на душевное расстройство и легкомыслие. Второй рассказ малодостоверен, а первый показывает в хроникере недостаточное знакомство с уголовным кодексом трибуналов, — чем он лишает себя веры в вопросах этого рода, если бы даже ему вздумалось распространиться о гонениях на альбигойцев, чего, впрочем, в рукописи не находим. Хронист полагает, что отпавших осуждали только на пожизненное заточение. Этому противоречат протоколы инквизиции, к которым мы перейдем сейчас.
Если мы остановились на официальной хронике, то чтобы показать, какой ничтожный и недостоверный материал мы имели бы на руках по избранному предмету, если бы ограничились летописным запасом. Если уж хроникер Святого Дионисия не обращает внимания на процессы альбигойцев и вообще на еретиков, то тем бесполезнее были бы заметки других летописцев.
Настоящий том не появился бы на свет, если бы нам не представилось возможности воспользоваться рукописной коллекцией протоколов лангедокской инквизиции Тулузы, Фуа и Каркассона и вообще разнообразными актами, хранящимися в Париже в Национальной библиотеке и в Государственном архиве Франции.
