Но в эти самые годы начинают появляться первые попытки к утверждению такой системы. Они начались с проповеди поголовного истребления. В 1179 году на третьем латеранском соборе, созванном папой Александром III (тем самым, который таки победил непобедимого Барбароссу) по поводу провансальских дел, между прочим было сказа но, что хотя Церковь, по мысли папы Льва Святого, отвергает употребление кровавых мер против еретиков, но все же она не должна отказываться от того содействия, которое стали бы оказывать ей светские государи для нака зания еретиков, ибо страх наказания может служить спа сительным лекарством для души, как думал святой Августин. Потому папа и собор, как бы упреждая последствия своего решения, постановили отлучить теперь же всех еретиков и их защитников. У католиков прерываются с ними всякие сношения; свободные от своих обязательств и клятв, они могут поднять оружие против них; им обещано было полное прощение грехов. Синьоры могли обращать в рабство своих вассалов и овладевать их имуществом, если последние были еретики.
Папа давал индульгенции на два года тем верующим, которые поднимут оружие против еретиков, предоставляя им грешить это время; епископы могли увеличивать этот срок по своему разумению. Погибшие в той войне заранее получили привилегию быть разрешенными от своих грехов на Страшном Суде. Воители и каратели ереси нашивали на свои одежды тот же крест, как те воины, которые шли на мусульман. Защитники Церкви, те и другие, были под одинаковым ее покровительством (36).
Крестовая война с еретиками была в сущности политическим завершением развития идеи нетерпимости. С того момента, как нетерпимость чужого мнения была признана необходимостью для существования Римской Церкви, когда жгли даже книги Абеляра, ей оставалось увенчать эту идею войной. Запад делился по религиозным убеждениям на две стороны; жребию оружия было предоставлено решить правоту той и другой. К тому же в умах людей и правителей тогда созрело понятие о необходимости вмешательства светской власти в дела совести. Приводили обыкновенно четыре довода, странные теперь для нас, но весьма убедительные для людей того времени. Они опирались на историю и на пропаганду католицизма. Во-первых, всякое правительство обязано предупредить раздоры, междоусобия и беспорядки, которые почти всегда порождают в государствах религиозные несогласия. Во-вторых, христианский государь должен блюсти за чистотой веры, следовательно, не относиться к ней с позорным равнодушием, а устранять еретическую заразу и даже неправильные толкования религии и ее обрядов, наконец, неуважение ее, с той же энергией и теми же мерами, как если бы все это было нарушением государственных законов. В-третьих, если закон преследует поношение величества и оскорбление государства, то не следует ли с гораздо большей карой относиться к тем, кто поносит и оскорбляет Бога и святую веру, ибо Божие величество бесконечно выше императорского и королевского. В-четвертых, благотворная строгость законов против еретиков и разнообразные наказания против них служат побудительной мерой для того, чтобы они обратились к Церкви и познали истину; без того, может ть, они никогда не оставят своих убеждений.
Известно, что первые походы, предпринятые на Лангедок кардиналом Генрихом, епископом Альби, во главе значительной армии, не достигли цели. Еретики между тем владели целыми городами в Италии, на глазах папы. Когла Луций III, прогнанный римлянами в 1184 году, думал наши прибежище в Вероне, то увидел этот город переполненным патаренами. С ним прибыли все кардиналы курии, сюда же съехалось множество прелатов. Это нисколько не обеспокоило еретиков. Папа воспользовался случаем открыл, собор. Здесь-то и была сделана попытка возложить на дух о венство чисто полицейские обязанности. Епископы дол ж ны были два раза в год объезжать свои епархии, высматри вать еретиков, в городах и деревнях, брать присягу с зажиточных лиц в том, что они будут доносить на тех, которые будут чем-либо заподозрены в исполнении требований. Все эти обязанности епископы могут возлагать на архидиаконов и на надежных священников. Уличенных в ереси веле ли предавать светскому суду для казни; вместе с тем светской власти предписывалось точное и неуклонное содействие к разысканию еретиков, князьям под страхом отлучения и лишения земель, городам — под страхом лишения их привилегий.
Если в широком смысле инквизиция давно уже существовала как фактическое выражение религиозной нетерпимости, то как систематическое учреждение она в 1184 голу еще не получила общих очертаний своей организации. Луций III предоставил полицейские обязанности епископам, тогда как в основании инквизиции лежит фактическое отстранение епископов. Формы судопроизводства тогда так же нисколько не определились.
В Италии светская власть пришла на помощь папству. Гибеллины заключили союз с гвельфами. Император Генрих VI велел издать грозный эдикт против еретиков; он обрекал их поголовно на заточение и лишение имущества, а жилища их, как оскверненные, на уничтожение. Итальянским изгнанникам оставалось спасаться в свободной флорентийской земле. Но в Лангедоке до походов Симона Монфора ересь процветала.
Иннокентий III первый понял, что епископы, получавшие перстень от Раймонда Тулузского, — плохие помощники в деле подавления ереси, покровительствуемой их государем. Поставленные в некоторую зависимость от светской аристократии Лангедока, родом провансальцы, они не могли в точности исполнять постановлений веронского собора. Поэтому Иннокентий отправил в Лангедок двух легатов и двенадцать проповедников. Странно было бы видеть в этой «частной компании» начало инквизиции. Не только отсутствием организации, но и способом своих действий она не походила на то, что разумеют под именем инквизиционного трибунала. История не имеет никакого права предвосхищать затаенные мысли исторического лица и уверять, например, что Иннокентий III разделял в душе то, что создали его преемники. Мы не знаем, что он думал, а знаем только то, что он делал и чего не делал.
Иннокентий III не участвовал в создании инквизиционного трибунала. Соборные каноны, им предложенные и утвержденные, так обильно расточавшие анафемы и отвергавшие еретика из общества людского, согласно правилам и практике католицизма, представляли собой лишь совокупность всего, что дала история Римской Церкви, воспитанной со дня своего рождения в духе нетерпимости.
В тесной связи с этим ложным взглядом находится другой, по которому Доминику приписывалась и теперь часто приписывается роль первого инквизитора. Доминик начал действовать при Иннокентии III; если последний изобрел инквизицию, то, конечно, Доминик был первым из инквизиторов. Самые противоположные между собой историки сходятся в последней мысли, рано занесенной из поля полемики в учебники и справочные книги. Но лишь в буллах Сикста V по поводу канонизации инквизитора и мученика Петра Доминик был назван курией основателем инквизиции. Дело в том, что этот документ, опоздавший на столетие, не может иметь серьезного значения. Под влиянием историко-оптического обмана дела посредственных католиков перенесены на знаменитых предков.
В действительности мы имеем два документа о деятельности Доминика. Оба они в позднейших копиях. В первом от 1209 году Доминик предписывает меры покаяния обращенному еретику Понсу Роже, объявляя себя простым исполнителем воли легата Арнольда. В другом, от 1214 или 1215 года, он позволяет бывшему еретику носить одежду кающегося, до прибытия кардинала Петра Беневентского (37).
