Со стороны Германии соответственного обещания, однако, не последовало. Война была политически предрешена; но тот факт, что Россия первой объявила всеобщую мобилизацию, давал германскому правительству удобный предлог для того, чтобы изобразить в глазах своего народа объявление войны как акт самозащиты. В полночь с 18-го на 19-е германский посол Пурталес явился к С. Д. Сазонову и предъявил ультимативное требование – немедленно приостановить мобилизацию. Такое требование было, конечно, невыполнимо – ни по соображениям государственного достоинства, ни по военно-техническим основаниям. Россия только повторила свое заверение в том, что ее войска не перейдут границу, пока длятся переговоры. Тогда, 19 июля (1 августа), в 7 часов 10 минут вечера, германский посол Пурталес вручил министру иностранных дел Сазонову официальное объявление войны. Великая война началась.
Из вечерних газет 19 июля Россия узнала о германском ультиматуме, а на следующий день она уже прочла про объявление войны. Огромные толпы, во много раз большие, чем при вести о нападении японцев на Порт-Артур, наводнили 20 июля улицы столицы. Площадь перед Зимним дворцом заполнилась народом; когда государь вышел на балкон, толпа опустилась на колени. Не смолкали крики «ура» и пение народного гимна.
В большом зале Зимнего дворца государь принимал высших чинов армии и флота. «Я здесь торжественно заявляю, – сказал он, – что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдет с земли нашей».
Верховным главнокомандующим был назначен великий князь Николай Николаевич, командующий войсками Санкт-Петербургского военного округа. Государь сам предполагал стать во главе армии; закон о полевом управлении войсками был составлен в предвидении, что Верховным главнокомандующим будет сам император. На заседании Совета министров, однако, почти все высказались за назначение другого лица – имелось два кандидата, военный министр В. А. Сухомлинов и великий князь, и выбор государя остановился на втором.
Великий князь Николай Николаевич быстро получил широкую известность и популярность, как в армии, так и во всей стране. Начальником штаба Верховного главнокомандующего был назначен генерал Н. Н. Янушкевич, генерал-квартирмейстером – генерал Ю. Н. Данилов.
В течение первого года войны армия делилась на два «фронта» – Юго-Западный с главнокомандующим генералом Н. И. Ивановым во главе и Северо-Западный, где генерала Я. Г. Жилинского вскоре сменил генерал Н. В. Рузский.
В высочайшем манифесте 20 июля излагался ход переговоров, завершившихся объявлением войны со стороны Германии. «Ныне предстоит, – говорилось в заключение, – уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди великих держав… В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение царя с Его народом и да отразит Россия, поднявшаяся, как один человек, дерзкий натиск врага».
«Видит Господь, что не ради воинственных замыслов или суетной мирской славы подняли Мы оружие, – гласил манифест 26 июля (о войне с Австрией), – но, ограждая достоинство и безопасность Богом хранимой Нашей Империи, боремся за правое дело… Да благословит Господь Вседержитель Наше и союзное нам оружие, и да поднимется вся Россия на ратный подвиг с железом в руках, с крестом в сердце».
Объявления войны следовали одно за другим: 19 июля Германия объявила войну России; 21 июля она объявила войну Франции, так как по военно-техническим соображениям она не могла долее задерживать свое наступление, а выполнение Францией союзного долга для нее сомнений не представляло. Тот факт, что Германия в обоих случаях первая объявила войну, дал Италии формальное основание уклониться от выполнения военного договора; германское правительство, правда, пыталось внушить Италии, будто русские войска первыми перешли границу Германии без объявления войны,
[219] но Италия этих доводов не приняла.
Вслед за тем, из-за нарушения бельгийского нейтралитета, внезапно и сразу в борьбу вмешалась Англия: она ультимативно потребовала от Германии уважения неприкосновенности территории Бельгии, когда германские войска уже переходили границу, и в ночь с 22 на 23 июля объявила Германии войну.
Австро-Венгрия медлила несколько дней, с очевидным расчетом, что Россия сама ей объявит войну и что это создаст законный casus belli для Италии; но Россия торопиться не стала, и Австрии пришлось самой объявить войну (24 июля), чтобы не отстать от своей союзницы в развитии военных операций.
Война начиналась в условиях весьма благоприятных для держав согласия: к России, Франции и Сербии сразу же присоединилась Англия и (с 11 августа) ее союзница Япония, тогда как Германия и Австро-Венгрия не встретили поддержки ни со стороны Италии, ни со стороны Румынии (где коронный совет, вопреки мнению короля Карла I, высказался за нейтралитет); нейтральной осталась и Швеция, на которую в Германии возлагали большие надежды.
* * *
Великая война застала русское общество врасплох. Но с самого начала конфликта, с 11 по 19 июля, в России царило полное единодушие; позиция правительства встречала общее одобрение, и, когда Германия предъявила ультиматум о прекращении мобилизации, а затем объявила войну, – в России это было всеми встречено как необоснованное нападение; в необходимости дать отпор ни у кого не возникало сомнений.
Как и во время японской войны, Россия только отвечала на нападения (в 1904 г. даже еще более грубое, чем в 1914-м). Но на этот раз русское общество приняло войну не только как ответ на вражеское нападение. Именно эта война была логическим следствием политики, встречавшей полное одобрение либеральных интеллигентских кругов: союза с Францией, сближения с Англией, более активной политики на Балканах.
Слились воедино непосредственное патриотическое чувство отпора внешнему врагу и убеждение в том, что именно эта война идеологически соответствует стремлениям «передовой» части общества. Сторонники сближения с Германией поневоле должны были умолкнуть, так как налицо был факт австро-германского наступления на Россию.
В городах почти везде происходили большие патриотические манифестации. Народные массы, особенно в деревнях, не проявляли, правда, особого энтузиазма, но отнеслись к участию в войне как к выполнению естественного долга перед царем и отечеством. Мобилизация прошла успешно, скорее, чем ожидалось; не только нигде не было протестов, не было и нередких в подобных случаях пьяных бесчинств: по высочайшему повелению на время мобилизации была воспрещена продажа спиртных напитков.
Для русской интеллигенции начало войны было огромным душевным сдвигом. Та смутная патриотическая готовность, которая в ней накоплялась за последние годы, постепенно сменяя веру в революцию, нашла себе исход. Желание принять участие в общем деле охватило и круги, враждебно державшиеся в стороне в дни японской войны. «Что-то неописуемое делается везде. Что-то неописуемое чувствуешь в себе и вокруг. Какой-то прилив молодости. На улицах народ моложе стал, в поездах – моложе», – писал о первых днях войны В. В. Розанов. «Теперь дождались безработные / Больших, торжественных работ. / Бодры и светлы лица потные, / Как в ясный урожайный год». Эти слова одной «декадентской» поэтессы метко определяют основное настроение интеллигенции в первые месяцы войны.
