Лишь граф А. А. Бобринский – только что покинувший пост министра земледелия – нашел решимость выступить против легенды «о темных силах». «Свобода слова – великое дело, – говорил он, – но когда кафедра служит бронированной площадкой для ложных и бездоказательных обвинений и нападок в расчете на безнаказанность, тогда на обязанности разумных элементов государства громко высказать: довольно, знайте меру, игра эта опасна, вы доиграетесь, и вы, и Россия, до несчастья».
Государственный совет большинством 94 против 34 принял резолюцию, в основном повторявшую формулу блока о «безответственных силах» и о «правительстве, опирающемся на доверие страны».
В этих прениях 26 ноября выступил Н. А. Маклаков, мнение которого представляет особый интерес, так как по своему мировоззрению он был близок к государю. «С самого начала войны, – сказал Н. А. Маклаков, – началась хорошо замаскированная святыми словами, тонкая, искусная работа… русскому народу стали прививать и внушать, что для войны и победы нужно то, что в действительности должно было вести нас к разложению и распаду… Это была ложь, господа, для большинства бессознательная, а для меньшинства, стремившегося захватить руководство политической жизнью страны, ложь сознательная и едва ли не преступная… Все это делалось для войны, для победы, и правительство скромно опускало глаза…» По мере того как организовывалась общественность, росла разруха русской жизни. На московских съездах «выковывались очертания главного штаба русской воинствующей общественности…». Из центра рассылались приказы, с мест получались ответы, и создавалось впечатление единодушия. Идет борьба за власть, за народоправство. Общество, «не переставая говорить о войне, о значении ее постоянно забывает; оно делает все для войны, но для войны с порядком; оно делает все для победы – но для победы над властью».
Н. А. Маклаков критиковал политику уступок: «Власть изо дня в день принижалась, поносилась, развенчивалась, срамилась, и она ушла… Мы погасили свет и жалуемся, что стало темно… Мы почитаем, что уступка отдельных фортов – очень плохое средство для спасения самой крепости». Н. А. Маклаков решительно опроверг слухи о том, будто правые желают мира:
«Это ложь. Мировое положение великой России для нас, правых, превыше всего… Оно дает ей право жить своей собственной, самобытной русской жизнью.
Отечество в опасности. Это правда, но опасность испарится как дым, исчезнет, как наваждение, если власть, законная власть, будет пользоваться своими правами убежденно и последовательно, и если мы все, каждый на своем месте, вспомним наш долг перед Царем и Родиной… С этой верой мы будем бороться, и с этой верой мы умрем».
[257]
Государь прибыл 25 ноября в столицу и вместе с государыней присутствовал на Георгиевском празднике. Он оставался в Царском Селе дней десять. За это время к кампании блока присоединился и дворянский съезд. Уже за год перед тем выборы в Государственный совет показали, что дворянство отходит от настроений, воспреобладавших под впечатлением революции 1905 г., и возвращается к более давним умеренно либеральным традициям. На съезде, собравшемся в конце ноября 1916 г., было выражено неодобрение председателю Совета А. П. Струкову, который в августе 1915 г. высказался против «ответственного министерства». Была принята – 30 ноября – резолюция, повторяющая думскую формулу о «темных силах» и «министерстве, пользующемся доверием страны» (с оговоркой «ответственное только перед Государем»). 25 делегатов (около пятой части съезда) отказались присоединиться к резолюции и послали государю отдельную верноподданническую телеграмму.
Из Государственной думы, из Государственного совета, с дворянского съезда то же настроение распространялось на светские и придворные круги, вплоть до членов императорской фамилии. Всюду говорили «о темных силах» и о «министерстве доверия».
Государь, «полный скорби, оставался непоколебим». Он убедился за полтора года, что уступки только порождают новые требования, и отдавал теперь себе ясный отчет в истинных целях сознательных вдохновителей этой кампании. Он мог увольнять министров, вызывавших резкие нападки (Маклаков, Сухомлинов, Саблер, Щегловитов летом 1915 г.; Горемыкин в январе 1916 г.; Штюрмер и граф А. А. Бобринский – в ноябре 1916 г.); он мог созывать Государственную думу (как в первой половине 1916 г.) на продолжительные сессии, хотя бы она только сохраняла «видимость работы ради свободной трибуны»; он согласился, вопреки внутреннему убеждению, на предание суду Сухомлинова; он не раз назначал министров, «приемлемых» для блока: либо они становились орудием дальнейших требований, либо их «предавали анафеме», как Протопопова. При назначении министров государь вообще стремился по мере возможности избегать нареканий и охотно выбирал «нейтральные» имена: так, в начале декабря были назначены: на место графа Бобринского – А. А. Риттих; министром иностранных дел – Н. Н. Покровский, государственный контролер, которого на этом посту заменил С. Г. Феодосьев; все эти три имени ни у кого не вызывали протеста. Но государь в то же время считал, что предел уступок достигнут.
А. Ф. Трепов настаивал на увольнении Протопопова, но государь не желал идти на это, во всяком случае до перерыва думской сессии, чтобы блок не принял уход Протопопова за новую свою победу и тотчас же не направил свои удары против следующей «жертвы». Таковой явно уже намечался сам Трепов.
[258]
Военные действия замирали и на Западном, и на Восточном фронте. Только в Румынии шли большие бои. Под ударами с трех сторон рушился румынский фронт. 22 ноября был взят Бухарест, и к концу месяца более половины Румынии уже находилось в руках противника.
Для русской армии создался новый румынский фронт (его командующим был назначен генерал В. В. Сахаров). Переброска войск в Румынию сильно задерживалась недостатком путей сообщения: сказывалось, что до 1914 г. Румынию причисляли к вражеской коалиции, а также ее долгие колебания, не позволявшие раньше наладить сотрудничество.
Но отдельные военные эпизоды уже мало волновали русские массы. Война ощущалась как гнетущая, тупая боль. «Былые мечты поблекли, былые страхи рассеялись. В Константинополь или Берлин никто в ближайшее время не собирается, и в Петроград или в Москву никто врага не ждет», – писали (в конце ноября 1916 г.) народнические «Русские записки».
