Остальные министры (среди них находилось к этому времени немало выдающихся специалистов своего дела) пребыли верными до конца.
[261]
Учитывая колебания, обнаружившиеся в среде Государственного совета, государь при опубликовании списка присутствующих по 1917 г. назначил 8 новых членов Совета, переведя в разряд неприсутствующих 16 старых членов. Все назначенные были правые – они заменили 8 членов центра, 4 беспартийных и 4 правых (в том числе Штюрмера). Председателем Государственного совета был назначен И. Г. Щегловитов. Правые и правый центр вновь получили преобладание в верхней палате. Два сановника, исключенные из списка присутствующих, в виде протеста сложили с себя звание членов Государственного совета. Государь с горечью видел, как смута в умах распространяется на самую близкую ему среду. Верхи русского общества, державшиеся обычно далеко от политики, почувствовали тревогу за будущее, но не находили других путей, как послушное повторение требований блока. Отдельные великие князья обращались к государю с советами – назначить «более популярных» министров сотрудничать с Думой. По поводу мер, связанных с убийством Распутина (лица, заподозренные в соучастии, были сначала подвергнуты домашнему аресту, а затем высланы в свои имения, великий князь Дмитрий Павлович был отправлен на персидский фронт), члены императорской фамилии составили на имя государя коллективное обращение с просьбой «переменить свое решение и положить гнев на милость».
Негодование и скорбь в ответе государя: «Никому не дано право заниматься убийствами. Знаю, что совесть многим не дает покоя. Удивляюсь вашему обращению ко мне».
Великому князю Николаю Михайловичу было предписано выехать в его имение Грушевку (Херсонской губ.); великий князь Кирилл Владимирович был командирован на Мурман, великий князь Борис Владимирович – на Кавказ. Меры эти были приняты потому, что политическое головокружение на верхах общества достигло высшей точки в период Нового года. Дошло до того, что представитель Союза городов, тифлисский городской голова Хатисов, ездил на Кавказ предлагать великому князю Николаю Николаевичу произвести переворот и провозгласить себя царем (бывший Верховный главнокомандующий отверг это предложение, ссылаясь на монархические чувства армии). Другие члены императорской фамилии открыто говорили с французским послом о желательности дворцового переворота.
Настроение общества, не говоря уже о широких массах, не благоприятствовало перевороту. Председатель Центрального комитета Конституционно-демократической партии П. Д. Долгоруков писал (в январе 1917 г.): «Дворцовый переворот не только нежелателен, а скорее гибелен для России, так как среди дома Романовых нет ни одного, кто бы мог заменить нашего Государя. Дворцовый переворот не может дать никого, кто явился бы общепризнанным преемником монархической власти на русском престоле». Долгоруков заключал, что переворот только превратил бы монархистов в республиканцев.
Измена бродила вокруг престола – измена, оправдывавшая себя патриотическими соображениями. Но к чести высшего общества, к чести гвардейского офицерства, можно сказать: эта измена так и не воплотилась в жизнь: очевидно, какой-то остаток монархической лояльности удерживал одурманенные умы на пороге преступления.
В конце концов только та группа, которая заранее поставила себе целью свержение императора Николая II, продолжала разрабатывать планы дворцового или военного переворота. Об этих планах рассказывал тот же А. И. Гучков: «…Я ведь не только платонически сочувствовал этим действиям, я принимал активные меры… Провести это было трудно технически… план заключался в том (я только имен называть не буду),
[262] чтобы захватить по дороге между Царским Селом и Ставкой императорский поезд, вынудить отречение, затем одновременно, при посредстве воинских частей, на которые в Петрограде можно было рассчитывать, арестовать существующее правительство и затем объявить как о перевороте, так и о лицах, которые возглавят собой правительство… Надо было найти часть, которая была бы расположена для целей охраны ж. д. пути, а это было трудно». Трудности, по словам Гучкова, были не только технические: «У многих были известные принципы, верования и симпатии, для многих это представляло трагедию… требовалась с нашей стороны известная осторожность».
[263]
Мягкий и приветливый по природе, государь мог быть резким и язвительным, когда это требовалось. М. В. Родзянко при одном из последних докладов стал повторять ему сплетни об «окружении государыни», о «темных силах» – государь прямо спросил его: «Что же, по-вашему, Я – первый изменник?» – и председатель Государственной думы должен был смущенно пролепетать в ответ: «Ваше величество – помазанник Божий…»
Послы союзных держав пытались на него влиять в сторону уступок блоку. М. Палеолог (25 декабря 1916 г.) несколько раз пробовал навести разговор на внутренние условия России, говорил о сомнениях «в лучших умах»… Государь ответил: «Я знаю, что в салонах Петрограда царит большое возбуждение, – и, не давая послу возразить, небрежно спросил: – А что делается с нашим приятелем, Фердинандом Болгарским?» – давая понять, что о русских делах говорить больше не намерен.
Английский посол, сэр Дж. Бьюкенен, в особой аудиенции (30 декабря) просил государя его выслушать. Государь сухо ответил: «Я слушаю». Английский посол стал говорить о «германских интригах», о «вредном влиянии Протопопова», о необходимости «заслужить доверие народа»… Государь ответил – это было в разгар кампании заговоров: «А не так ли обстоит дело, что моему народу следовало бы заслужить мое доверие?» О «влияниях» он сказал: «Вы, очевидно, думаете, что я следую чьим-то советам, выбирая своих министров; вы совершенно не правы; я их выбираю сам, без посторонней помощи… До свидания, господин посол».
* * *
Сессия Государственной думы была прервана до 12 января; но указом 5 января ее открытие было отложено до 14 февраля. Одновременно государь обратился с рескриптом к князю Н. Д. Голицыну, указывая, что первые задачи правительства – упорядочение продовольственных дел и транспорта. «Хочу верить, что деятельность Совета министров встретит помощь в среде Государственного совета и Госдумы, объединенных единодушным и горячим желанием довести войну до победы. Благожелательное, прямое и достойное отношение к законодательным установлениям Я ставлю в прямую обязанность призванных Мною к государственному служению лиц».
