Верные войска, несомненно, еще имелись на фронте: так, от командующего 3-м конным корпусом графа Ф. А. Келлера и от гвардейской кавалерии посланы были государю в эти дни выражения готовности за него умереть; офицеры лейб-гвардии Преображенского полка во главе с полковником Ознобишиным в Могилеве заявили, что их солдаты держали себя твердо и охотно грузились в вагоны, когда 1-я гвардейская дивизия получила приказ идти в Петроград для подавления беспорядков. Были, конечно, и другие части, верные долгу.
В лагере восставших царила тревога. Депутат Бубликов в своих воспоминаниях отмечает: «Достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта, чтобы восстание было подавлено. Больше того, его можно было усмирить простым перерывом железнодорожного движения с Петербургом: голод через три дня заставил бы Петербург сдаться. В марте еще мог вернуться царь. И это чувствовалось всеми: недаром в Таврическом дворце несколько раз начиналась паника».
Но победить анархию мог только государь во главе верных ему войск, а не «ответственный кабинет» из думских деятелей, находившихся во власти Совета рабочих и солдатских депутатов. Вообще, всякое правительство, образованное в восставшем Петрограде, – кто бы ни стоял во главе, великий князь, или Родзянко, или Львов, или Керенский, – было бы пленником солдатской массы. Нельзя было потушить пожар изнутри горящего здания.
Между тем руководители армии – как генерал Алексеев, так и генерал Рузский – имели совершенно ложное представление о происшедшем. Они верили, что в Петрограде – правительство Государственной думы, опирающееся на дисциплинированные полки; ради возможности продолжать внешнюю войну они хотели прежде всего избежать междоусобия. Они не знали, что все движение происходит под красным флагом. Они верили, что в Петрограде есть с кем сговариваться…
* * *
В тот самый час, когда отряд генерала Иванова подходил к Царскому Селу, а Совет рабочих депутатов принимал «приказ № 1», царский поезд прибыл на псковский вокзал. Командующий Северным фронтом генерал Н. В. Рузский, доверяя сведениям, полученным из Ставки, считал, что в Петрограде – порядок, что там уже действует монархическое Временное правительство во главе с Родзянко. Были у него и новые вести от генерала Алексеева о переходе Москвы и Балтийского флота на сторону Временного комитета. Генерал Алексеев прислал также на имя государя проект манифеста, поручающего Родзянко составление «ответственного министерства». Свое собственное мнение генерал Н. В. Рузский выразил свите государя весьма открыто. «Остается, – сказал он, – сдаваться на милость победителей», считая, что «победители» – это думский блок.
В тот же вечер, 1 марта, государь имел с генералом Рузским разговор, продолжавшийся несколько часов. О содержании этого разговора, происходившего с глазу на глаз, известно только по изложению самого генерала Рузского, записанному С. Вильчковским.
[272] Генерал Рузский «с жаром доказывал» необходимость «ответственного министерства». Государь возражал «спокойно, хладнокровно и с чувством глубокого убеждения». «Я ответственен перед Богом и Россией за все, что случилось и случится, – сказал государь, – будут ли ответственны министры перед Думой и Государственным советом – безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело…» «Государь перебирал с необыкновенной ясностью взгляды всех лиц, которые могли бы управлять Россией в ближайшие времена… и высказывал свое убеждение, что общественные деятели, которые, несомненно, составят первый же кабинет, все люди неопытные в деле управления и, получив бремя власти, не сумеют справиться со своей задачей». (Следует при этом иметь в виду, что и государь не знал о том, какая анархия фактически царит в столице.)
* * *
Генерал Рузский не указывает, какими доводами, после долгого разговора, он добился согласия на «ответственное министерство». Известно одно: еще во время этого разговора от имени государя (в 12 часов 20 минут ночи с 1 на 2 марта) была послана генералу Иванову телеграмма: «Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер не предпринимать». В то же время генерал Рузский своей властью распорядился не только прекратить отправку войск в подкрепление генералу Иванову, но и вернуть обратно в Двинской район уже отправленные с Северного фронта эшелоны. В ту же ночь из Ставки было послано на Западный фронт, от имени государя, предписание: уже отправленные части задержать на больших станциях, остальных – не грузить. Что касается войск с Юго-Западного фронта (гвардии), то Ставка еще днем 1 марта сообщила генералу Брусилову, чтобы отправка не производилась до «особого уведомления».
В результате того же разговора в Ставку было сообщено, что государь соглашается поручить Родзянко составление кабинета «из лиц, пользующихся доверием всей России».
Сам М. В. Родзянко в это время находился под бдительным надзором представителей Совета. Он хотел выехать к государю на станцию Дно: ему отказались предоставить поезд. Движение войск с фронта до крайности тревожило революционеров; они боялись, как бы Родзянко, вырвавшись из их власти, «не перешел на сторону врага»… Председатель Временного комитета хотел переговорить с генералом Рузским по прямому проводу: левые не желали допустить и этого. «Пусть господа рабочие и солдатские депутаты дадут мне охрану или поедут со мной, – говорил Родзянко, – а то меня еще арестуют там на телеграфе».
Наконец, в 3 часа 30 минут утра 2 марта, Родзянко пустили на телеграф. Генерал Рузский сообщил ему, что результат достигнут: государь поручает председателю Думы составить министерство доверия. Это звучало иронией. Родзянко стал объяснять, что сейчас самое главное – это прекратить отправку войск с фронта – иначе «нельзя сдержать войска, не слушающие своих офицеров». «Ненависть к династии дошла до крайних пределов, – говорил он, – раздаются грозные требования отречения в пользу сына при регентстве Михаила Александровича».
Генерал Рузский, видимо, начал понимать, насколько он заблуждался относительно положения в Петрограде. «Я сегодня сделал все, что подсказывало мне сердце, – сказал он, – чтобы найти выход для обеспечения спокойствия теперь и в будущем… Приближается весна, нам нужно сосредоточить усилия по подготовке к активным действиям». Родзянко стал уверять, что «весь народ» хочет вести войну до победного конца и что при исполнении требований «народа» все пойдет отлично: «Наша славная армия не будет ни в чем нуждаться… железнодорожное сообщение не будет затруднено… крестьяне и все жители повезут хлеб, снаряды и другие предметы снаряжения».
«Дай, конечно, Бог, чтобы ваши предположения в отношении армии сбылись, – ответил генерал Рузский, – но имейте в виду, что всякий насильственный переворот не может пройти бесследно; что, если анархия перекинется в армию и начальники потеряют авторитет власти? Что будет тогда с родиной нашей?» Родзянко ответил, что переворот «может быть добровольный и вполне безболезненный для всех».
