Прагматическими являлись не партии, а союзы по интересам. Уже в начале продолжительной фазы экономической депрессии после кризиса 1873 г. и начавшегося постепенного угасания либерализма появились первые промышленные и аграрные объединения. В 1873 г. был создан «Союз сельских хозяев» под руководством крупных прусских аграриев. В индустриальной сфере тон задавали «Центральный союз немецких промышленников» и «Союз промышленников». Первый выражал интересы экспортных секторов, второй — тяжелой промышленности.
Как и партии, немецкие экономические и общественные организации вплоть до профсоюзов оказались неспособными к социально-политическим компромиссам. Общим для них был только имперско-германский национализм, захлестнувший и значительную часть рабочих вопреки интернационалистским заверениям СДПГ.
Нестабильность империи нашла отражение и в конфликте поколений. Старшее, которое было очевидцем создания рейха, с гордостью взирало на превращение Германии в державу мирового ранга.
Но значительная часть молодежи считала это государство воплощением духовной пустоты и лживости. Это можно рассматривать как ответ на мощный общественный и технический переворот в индустриальную эпоху, шок от которого вызывал панику и отчуждение. Поиски альтернатив вели к радикальному отрицанию ценностей старшего поколения — терпимости, умеренности, вере в разум и добро человека. Родители были либералами или консерваторами, сыновья и дочери становились националистами, нигилистами или социалистами. Появились новые молодежные движения, проникнутые духом сельской романтики и возвращения к природе.
Но это была та же самая молодежь, которая заполняла университетские аудитории. Число студентов неуклонно росло. Если в 1860 г. их было 11 тыс., то накануне Первой мировой войны — 60 тыс., среди которых насчитывалось около 4 тыс. девушек, получивших это право с 1908 г. Как и прежде, академическое образование являлось допуском к социально престижным или доходным профессиям. Государство поощряло развитие высшего образования, ибо университеты, и прежде всего их юридические факультеты, поставляли на государственную службу способных и образованных чиновников. А технические высшие школы выпускали специалистов, необходимых бурно растущей промышленности, по объему производства которой на рубеже веков Германия вышла на второе место в мире после США.
Государство создавало не только новые школы и университеты, но и самые современные научные учреждения в области фундаментальных исследований, чтобы превзойти науку США, Англии, Франции. Образованное в 1911 г. в Берлине «Общество кайзера Вильгельма», которое финансировали как государство, так и крупные промышленники, стало, пожалуй, ведущим в мире. До 1918 г. из его стен вышли пять лауреатов Нобелевской премии — Альберт Эйнштейн, Макс Планк, Эмиль Фишер, Фриц Хабер, Макс фон Лауэ. А всего кайзеровская империя дала миру 20 нобелевских лауреатов. Это неудивительно, если вспомнить, что еще в первой половине XIX в. в отсталой и раздробленной Германии было сделано больше научных открытий, чем в Англии и Франции вместе взятых.
Для огромной политической и экономической динамики рейха небольшая Центральная Европа уже становилась слишком тесной. Ограничение этими скромными пределами германская буржуазия рассматривала как унижение и дискриминацию по сравнению с европейскими соседями. Но с началом вильгельмовской эпохи Германия перешла к мировой политике, которая представляла собой решительный разрыв с континентальной политикой Бисмарка. За политикой, тяготевшей к империалистической экспансии, ни в коем случае не стояла высшая прусская аристократия или дворянство, которое в Европе считали нецивилизованным и свирепым, но которое было целиком поглощено заботой о сохранении своего пошатнувшегося социального положения и не проявляло никаких амбиций во внешней политике. Экспансии требовала прежде всего промышленная, финансовая и торговая буржуазия, раздраженная политикой Англии, Франции и России, значительно опередивших Германию.
Призыв к захвату колоний в свое время был холодно встречен Бисмарком, считавшим, что для Германии колонии будут невыгодной и бесполезной обузой, что империя уподобится тогда тому польскому шляхтичу, у которого есть соболья шуба, но нет рубашки. В беседе с известным исследователем Африки Ойгеном Вольфом Бисмарк заявил: «Ваша карта Африки прекрасна, но моя карта Африки — в Европе. Вот Россия, а вот Франция, мы же находимся в середине — такова моя карта Африки».
Первые заморские захваты стали делом рук колониальных авантюристов типа Франца Людерица или Карла Петерса, которые водрузили германский флаг над Восточной Африкой и Камеруном. А начавшийся затем бурный нажим прессы, массовых организаций и экономических союзов буквально заставил государство установить над этими территориями германский протекторат.
После отставки Бисмарка колониальная политика резко активизировалась. Под давлением массовых союзов нового типа, таких, как основанное в 1887 г. Колониальное общество и созданный в 1891 г. крайне агрессивный Пангерманский союз, захват колоний в Африке и Океании стал официальной составной частью немецкой внешней политики. К уже имевшимся колониям добавились Юго-Западная Африка, Того, часть Шаньдунского полуострова в Китае, часть Новой Гвинеи. При тогдашнем разделе мира европейские державы иногда еще могли заключать между собой джентльменские соглашения. Так, в 1885 г. на конференции в Берлине ее участники достигли договоренности о разделе Конго. В 1891 г. Англия и Германия заключили соглашение об обмене немецкого Занзибара на остров Гельголанд в Северном море, которым владела Британия. Наконец, в 1906 г. Алхесирасский договор позволил на время урегулировать марокканскую проблему.
Но гораздо опаснее были два других элемента немецкой мировой политики. Первым являлось расширение сферы германского влияния через Австрию и Юго-Восточную Европу на Турцию и даже Месопотамию. Кульминацией этой политики стали помпезная восточная поездка кайзера в Османскую империю в 1897 г., которая весьма встревожила Англию и Россию, и начавшееся в 1899 г. строительство Багдадской железной дороги, или дороги трех «Б»: Берлин-Багдад-Басра. Впрочем, наиболее оголтелые пангерманцы расшифровывали это иначе: Берлин-Баку-Бомбей.
Второй элемент составила немецкая морская политика. Когда в 1897 г. руководителем внешней политики стал Бернхард фон Бюлов (1849–1929), громогласно потребовавший для Германии «места под солнцем», а шефом военно-морского ведомства — адмирал Альфред фон Тирпиц (1849–1930), то немедленно началось ускоренное строительство военного флота, способного дать отпор сильнейшей тогда морской державе — Великобритании. Лозунг дня воплотился в призыв: «Германия, на моря!».
Немецкая внешняя политика так и не стала продуманной и четко спланированной. Она диктовалась скорее волной национального воодушевления и жаждой самоутверждения, а также глубоко укоренившимся чувством неполноценности, которое испытывали немцы по отношению к превосходящему «английскому кузену». Военно-морские программы Тирпица горячо поддержал Немецкий флотский союз, в котором насчитывалось свыше миллиона человек. При этом совершенно игнорировалось то обстоятельство, что проводимая морская политика глубоко затрагивает интересы Англии, которая начнет сближаться с Россией и Францией, заключившими между собой в 1893 г. военную конвенцию.
