Зоря добился возможности работать над документами в отделе Фалина и через десять дней составил справку о польских военнопленных с выборочным сравнением фамилий из списков-предписаний на отправку пленных из Козельского лагеря в УНКВД по Смоленской области и эксгумационных списков из Катыни в немецкой «Белой книге». Их очередность совпадала, что было весомым доказательством роли НКВД в уничтожении поляков в 1940 г.
Фалин доложил об этом Яковлеву. Вскоре Зорю вновь допустили к документам Особого архива, где с помощью архивистов — заведующей сектором О.С. Киселевой и научного сотрудника О.А. Зайцевой он закончил исследование и к концу октября составил «Документальную хронику Катыни» (с подробным докладом на имя Яковлева). На документальной основе были описаны содержание военнопленных в лагерях и их отправка в апреле—мае 1940 г. в распоряжение управлений НКВД Харьковской, Смоленской и Калининской областей. Эти данные подкреплялись опубликованными воспоминаниями избежавших расстрела Ю. Чапского и С. Свяневича. Были проанализированы материалы немецкого расследования 1943 г. в Катыни и сравнены с материалами НКВД. Наконец, был представлен ход рассмотрения дела в Нюрнберге. Справка завершалась выводом о причастности органов НКВД к расстрелу около 15 тыс. польских военнопленных в апреле—мае 1940 г.
Проведенное по договоренности с Фалиным сопоставление списков узников, отправлявшихся из Козельского лагеря, и опознавательных списков из катынских могил, полученные «потрясающие совпадения» стали для последнего основанием (а кадры с его рассказом об этом включены в фильм «Выстрел в Нюрнберге») для направления Горбачеву очередной записки. Как пишет Александров, вначале он вместе с Зорей сделали из его доклада «краткую записку (так как длинную бумагу могли не прочесть). Эту записку Фалин отправил Яковлеву со своим сопроводительным письмом для доклада Горбачеву». В письме, судя по фонограмме фильма, Фалин подчеркивал, что после получения таких данных никаких дополнительных доказательств уже не требуется — массовое убийство поляков является преступлением Берии и его подручных. И это нужно сообщить полякам без обиняков.
Генсек был ознакомлен с этими материалами. «Механика окончательного принятия решения мне неизвестна, — пишет Александров, — но именно после этого сжатого изложения, почти анатомического анализа, произведенного Зорей, создалось ощущение, что план передачи документов Ярузельскому будет реализован. Хотя, честно говоря, до последнего дня не было твердой уверенности на этот счет»
{26}.
Почти одновременно с передачей текста доклада Яковлеву аналогичный текст был передан на имя председателя КГБ СССР Крючкова. Наступило затишье.
28 ноября 1989 г. в Особом архиве прошла конференция архивистов и историков по проблеме использования документов, поступающих в научный оборот в результате открытия некоторой части фондов. В материалы конференции вошла и справка «Документальная хроника Катыни», что, по существу, явилось ее публикацией, хотя и весьма ограниченной по тиражу.
С сообщением по катынским материалам архива выступила и Парсаданова.
Контакты с международным отделом ЦК КПСС Зоря поддерживал через консультанта Александрова (с Фалиным встреч больше не было), который заангажировался в решение проблемы о судьбах польских военнопленных и держал на контроле прохождение информации по ней. Через него 26 октября 1989 г. Зоря передал на имя Яковлева заявление о рассмотрении выявленных документов на комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному расследованию репрессий.
Отсутствие явных признаков продвижения дела вынудило Зорю предложить передать текст доклада еще одному члену Политбюро — министру иностранных дел Э.А. Шеварднадзе. Александров этого не одобрил, разъяснив, что в ЦК принято действовать по какому-то одному направлению. Зоря посчитал это правило для себя не обязательным и передал копию направленных Яковлеву материалов начальнику историко-дипломатического управления МИД СССР Ф.Н. Ковалеву, который немедленно доложил их Шеварднадзе. Министр дал указание затребовать копии документов из Особого архива и в дальнейшем играл важную стимулирующую роль в продвижении дела.
В течение января 1990 г. в Особом архиве Прокопенко и Зорей было проведено копирование документов ГУПВИ по польским военнопленным. ЦК КПСС и МИД СССР получили по комплекту копий документов. Отправка документов из МИД на рассекречивание в Главархив привела к их изъятию. Отбор и передачу документов В. Ярузельскому пришлось готовить по единственному комплекту, находившемуся в ЦК. Однако это уже не могло изменить того факта, что информационная блокада вокруг проблемы судеб польских военнопленных была прорвана на высоком уровне, на уровне принятия решений. В основе этой подвижки фактически лежало соединение усилий нескольких энтузиастов, и прежде всего двоих ученых — Зори и Парсадановой. В ЦК Г.Л. Смирнову позже подтвердили, что В. Ярузельскому передавалось «в основном то, что нашла Парсаданова»
{27}. Надо сказать, Светлов предупреждал ее: можно «не сносить головы», если вдруг «все не так обернется».
Собственно, проработка вопроса о передаче корпуса катынских документов В. Ярузельскому во время его визита в СССР весной 1990 г. и о признании виновности органов НКВД началась на Старой площади после того, как примерно в ноябре—декабре 1989 г. с материалом Зори был ознакомлен М. Горбачев
{28}. А 22 февраля 1990 г. Фалин изложил в письме на его имя итоги поисковых работ в архивохранилищах. Он сообщал, что «рядом советских историков (Зоря Ю.Н., Парсаданова B.C., Лебедева Н.С.)... выявлены ранее неизвестные материалы Главного управления НКВД СССР по делам военнопленных и интернированных и Управления конвойных войск НКВД за 1939—1940 годы, имеющие отношение к т.н. Катынскому делу», что эти материалы доказательны и на этой базе уже подготовлены соответствующие публикации. Фалин формулировал выводы следующим образом: «Появление таких публикаций создавало бы в известном смысле новую ситуацию. Наш аргумент — в госархивах СССР не обнаружено материалов, раскрывающих истинную подоплеку катынской трагедии, — стал бы недостоверным. Выявленные учеными материалы, а ими, несомненно, вскрыта лишь часть тайников, в соответствии с данными, на которые опирается в своих оценках польская сторона, вряд ли позволят нам дальше придерживаться прежних версий и уклоняться от подведения черты. С учетом предстоящего 50-летия Катыни надо было бы так или иначе определиться в нашей позиции»
{29}.
Показательно, как по-разному восприняли и представили процесс обнаружения секретных документов и их характер соприкасавшиеся с делом высокие чиновники из ЦК КПСС. Секретарь ЦК и член Политбюро В.А. Медведев точен: это было сделано «не усилиями Комитета госбезопасности, руководителей Главархива СССР, а скорее вопреки им группой историков при поддержке международного отдела ЦК КПСС». Он называет ГУПВИ, найденные там списки военнопленных, совпадение фамилий в этих списках с фамилиями эксгумированных в 1943 г.
{30} В. Светлов перечисляет в той же последовательности, что и Фалин, троих специалистов, работавших с документами
{31}.
