Появившееся летом 1927 года сообщение о расстреле Энвельгрена вызвало «чрезвычайное возмущение» в Финляндии. В июле 1927 года финны обратились к Советскому правительству с нотой протеста по поводу этой казни. В дипломатической ноте бывший русский гвардеец был назван подданным Финляндии. Советские дипломаты как могли тянули с ответом.
21 июля 1927 года заместитель наркома иностранных дел М.М. Литвинов в ответной ноте разъяснил своим коллегам в Хельсинки: «Эльвенгерн назвал себя русским эмигрантам, не имевшим гражданства, никогда при допросах на финляндское гражданство не ссылался и никогда не изъявлял желания обратиться за помощью к финляндской миссии. Следственные власти не могли исходить из соображений национальной принадлежности». В качестве доказательств финским дипломатам предъявили румынский паспорт Эльвенгерна (с ним тот прибыл в СССР) и копию протокола его допроса. Заместитель Чичерина резюмировал: «Наркомат иностранных дел СССР не считает возможным, вступать в дальнейшее обсуждение [этого] дела…»
[659]. Видимо дипломатическое ведомство СССР не пожелало объяснять и извиняться за незаконные действия сотрудников контрразведки ОГПУ. Ответом финского правительства стала телеграмма следующего содержания: «Действия СССР противоречат принципам правосудия, соблюдаемым во всех цивилизованных государствах и что повторение (подобного, т. е. расстрела Эльвенгерна. — Прим. авт.)… предоставит опасность для дружеских отношений между Финляндией и СССР и для развития таковых»
[660].
Активизация советской контрразведки была направлена не только против белоэмигрантских организаций, но и против иностранных спецслужб. С момента организации КРО ГПУ была начата вербовка агентов из числа сотрудников разведок зарубежных государств. Одной из таких операций стала вербовка сотрудника 2-го отдела Польского Генштаба С.С. Бор-Боровского.
24-летний демобилизовавшийся офицер Польской армии Бор-Боровский был по знакомству устроен на службу в разведку. Показав себя активным и удачливым сотрудником, он вскоре получил пост помощника начальника экспозитуры военной разведки. Где и на чем чекисты «поймали» Бор-Боровского неясно до сих пор, но с 1922 года он стал сотрудничать с ГПУ (вначале это были работники ИНО, а затем и КРО, действующие под «крышей» советской репатриационной комиссии в Варшаве)
[661].
Вскоре Бор-Боровского перевели в один из приграничных районов Польши на должность нелегального резидента. Так, руководя несколькими закордонными резидентурами польской военной разведки, он представил КРО ГПУ информацию о деятельности 2-го отдела ПГШ, как в Варшаве, так и на территории Советского Союза.
Поляки, заподозрив Бор-Боровского в двурушничестве, арестовали его. Но вскоре тот был освобожден, а затем бежал из Польши. Оказавшись в нашей стране, он продолжил свое сотрудничество с контрразведкой. С подачи Артузова, Пилляра и Науиокайтиса участвовал в ряде оперативных мероприятий в Москве, Смоленске, Киеве, Хабаровске и Владивостоке. Руководители Бор-Боровского так характеризовали его работу: «Он, несмотря на работу в Польше в нашу пользу, нуждается в проверке»
[662].
Да и сам агент, познав все прелести советской действительности, что называется, прозрел. Это отразилось на результатах его оперативной работы. Кураторы бывшего польского разведчика (И.И. Сосновский, С.Г. Гендин и Я.Д. Южный) дали отрицательную характеристику его агентурной деятельности. Вскоре он был выведен из состава негласной сети КРО ОГПУ. Осев в Москве, Бор-Боровский устроился на Автомобильный завод имени Сталина диспетчером, и проработал там до 1937 года, пока не был арестован и расстрелян как бывший сотрудник польских разведывательных служб.
Более успешной операцией контрразведчиков стала вербовка сотрудников военного атташата польского посольства в Москве. Здесь главную роль сыграл Сосновский, который, работая в органах ОГПУ, продолжал вызывать интерес у польских разведчиков. Те, не веря в искренность поступков бывшего начальника информационного бюро «двуйки», делали попытки вернуть своего бывшего коллегу в лоно польской разведки.
Интересной фигурой для вербовки являлся польский военный апаше Тадеуш Кобылянский. Материалы «наружки» Оперода и КРО ОГПУ рисовали этого польского дипломата «…как картежника, любившего кутежи и занимающегося спекуляцией». Чекисты долго искали подходы к военному апаше, пока случай не помог им. Однажды к секретарю Польского бюро ЦК ВКП(б) Дзержинской пришел работник посольства Польши Ковальский, он попросил свести его с Сосновским (вместе работали в 1919–1920 гг. в «двойке»), Дзержинская передала своего посетителя заместителю начальника КРО ОГПУ Р.А. Пилляру, который организовал польскому дипломату встречу с Сосновским. Ковальский заявил, что он был обойден по карьерной лестнице своими подчиненными в Варшаве и попросту выслан в Россию, где выполняет теперь функции резидента польской (и даже французской) военной разведки. Просьба у него была одна: «Дайте денег». Денег Ковальскому дали (порядка 3 тысяч долларов), и тот начал выдавать агентов, работавших на польскую разведку
[663].
Артузов предложил Сосновскому через Ковальского завербовать и Кобылянского. Ковальский утверждал, что военный апаше фактически готов к сотрудничеству с чекистами. Имея большие долги, а еще больше денег требовала его жена (по словам Ковальского, страшно распущенная женщина), он находился в поиске серьезного денежного заработка. Имелся еще один момент, но довольно пикантного свойства. Выяснилось, что Кобылянский «…был влюблен в Ковальского как в женщину и даже сильней» и готов на многое ради «внимания» своего коллеги
[664]. Все это и привело к вербовке польского дипломата.
Кобылянский стал снабжать контрразведку информацией об агентурных возможностях поляков в СССР, военном, экономическом и политическом положении в Польше. Вербовку военного атташе можно признать большим успехом чекистов. 2-й отдел Польского Генштаба (к которому был причислен Кобылянский) был настоящей «кузницей кадров» для польского госаппарата. Из военной разведки вышли многие политические деятели санации. Это Юзеф Бек, Игнацы Матушевский, Тадеуш Голушко, Вацлав Енджевич, Тадеуш Шетцель, Богуслав Медзиньский и многие другие. Бывшие военные разведчики трудились в разных сферах польского государства (старостами и чиновниками городских магистратов, сотрудниками редакций газет, журналов и телеграфных агентств, воеводами и министрами)
[665]. Возможно, для своих кураторов в КРО ОГПУ Кобылянский являлся не только поставщиком оперативной информации, но и потенциальным «наводчиком» для вербовочной работы советской разведки и контрразведки. Отозванный в 1928 году в Варшаву, он продолжил свое сотрудничество с советскими органами госбезопасности и в Бухаресте, где стал работать советником польской миссии.
