Правда, на этом альбигойские войны не завершаются. Они длятся еще 30 лет. За это время убито около миллиона жителей южной Франции, земля лежит в руинах и пожарищах. Но ни один рыцарь-тамплиер не выступил на стороне папы.
Земли Тренкавиля, Тулузского графа и их вассалов Амори де Монфор в 1226 году передал французскому королю, который давно мечтал прибрать к рукам этот прекрасный и плодоносный край. Вот таким вот способом и оказался бедный Лангедок включенным в границы французского королевства. С 1226 по 1229 год шла ожесточенная война, особенно сопротивлялись чужому королю Лиму и Кабарет. Но тулузский граф Раймонд Седьмой войну проиграл. В Париже он вынужден был подписать мирный договор и передать свои владения ненавистным французам. Как пишет Анн Бреннон, «военно-политические последствия войны оказались очень тяжелыми: династия Тренкавилей была уничтожена, один королевский сенешаль управлял регионом Каркассон-Безье, а второй — Беакур-Ним, местностью, ранее принадлежавшей графам Тулузским. Раймонд VII Тулузский обязался собственными руками уничтожать ересь, срыть укрепленные замки и передать свое графство единственной дочери Жанне, которая была замужем за капетингским принцем. А представители тех феодальных династий, которые были скомпрометированы ересью, лишились своих владений и имущества, превратившись в фаидитов». К этому времени прекрасный Лангедок больше напоминал выжженную пустыню. «Не без ужаса аббат монастыря св. Женевьевы, — сообщает Люшер, — рассказывает своим монахам о перипетиях путешествия из Парижа в Тулузу, о «долгой дороге, об опасностях переправы через реки, об угрозе воров и наемников, арагонцев и басков». Он держал путь через разоренные и пустынные равнины, и перед его глазами вставало лишь зрелище скорби и мрачные картины сожженных деревень, дома в руинах. Полуобвалившиеся стены церквей, разрушенных чуть ли не до основания, человеческое жилище, ставшее логовом диких зверей. «Я заклинаю моих братьев, — пишет в заключение путешественник, — молить за меня Бога и блаженную Деву. Ежели они сочтут меня достойным, пусть окажут мне милость добраться до Парижа здоровым и невредимым».
Результатом альбигойских войн стало рождение инквизиции. Появились законы о еретиках, появилась опасность попасть под подозрение в сочувствии еретикам. Появились тулузские постановления по борьбе с альбигойской ересью. Вот некоторые пункты из этого давнего документа:
«В каждом приходе епископы назначают священника и трех мирян (или же больше, ежели возникнет необходимость) с безупречной репутацией, которые обязуются неутомимо и неусыпно выискивать живущих в приходе еретиков. Они будут тщательно обыскивать подозрительные дома, комнаты, подвалы и даже самые сокровенные тайники. Обнаружив еретиков или же лиц, оказывающих таковым поддержку, предоставляющих жилье либо опеку, они обязаны предпринять необходимые меры, дабы не допустить бегства подозреваемых, и одновременно как можно скорей оповестить епископа, сеньора или его представителя».
«Сеньоры обязаны старательно выискивать еретиков в городах, домах и лесах, где оные встречаются, и уничтожать их укрытия».
«Тот, кто позволит еретику пребывать на своей земле — будь то за деньги или по какой другой причине, — навсегда утратит свою землю и будет покаран сеньором в зависимости от степени вины».
«Равно покаран будет и тот, на чьей земле часто встречаются еретики, даже если это происходит без его ведома, а лишь вследствие нерадивости».
«Дом, в котором обнаружат еретика, будет разрушен, а земля конфискована».
«Представитель сеньора, ежели он усердно не обыскивает места, на которые пало подозрение, что в них обитают еретики, утратит свою должность без всякого возмещения».
«Каждый может искать еретиков на землях своего соседа… Также король Франции может преследовать еретиков на землях графа Тулузского, и наоборот».
«Скрытый еретик, который сам отойдет от ереси, не может оставаться жить в том же самом городе или селении, если места эти почитаются пораженными ересью. Он переселяются в местность, которая известна как католическая. Обращенные эти будут носить на одежде два креста — один с правой, другой с левой стороны — иного цвета, нежели одежда. Им не дозволяется отправлять общественные должности и заключать правовые акты вплоть до восстановления в правах, полученного из рук папы или его легата, после соответствующего наказания».
«Еретик, желающий вернуться в католическую общину не по убеждению, а из страха смерти либо по какой другой причине, будет заключен епископом в тюрьму, дабы отбыть там наказание (со всеми мерами предосторожности, дабы он не смог склонить других к ереси)».
«Все совершеннолетние прихожане обязуются под присягой епископу блюсти католическую веру и всеми доступными им средствами выискивать еретиков. Присяга возобновляется каждые два года».
«Подозреваемый в ереси не может быть врачом. Когда больной получит от священника Святое причастие, следует старательно стеречь его и не допускать, чтобы к нему приблизился еретик либо подозреваемый в ереси, поскольку подобные визиты влекут за собой печальные последствия».
Спустя десятилетие после тулузских постановлений Григорий Девятый и Иннокентий Четвертый издадут эдикт об отлучении еретиков от церкви и две буллы, которыми предоставят Ордену доминиканцев (Псов Господних) арестовывать и судить еретиков. Опорным пунктом инквизиции станет лангедокский Каркассон, туда в 1233 году были направлены доминиканские «следователи» и «судьи». Очень скоро доминиканский монах-инквизитор Давид разработает наставление, по каким признакам можно выявить еретика:
«ПЕРВОЕ. Те, которые тайно навещают их, когда они содержатся в тюрьме, и перешептываются с ними, и снабжают их пищей, берутся на подозрение как последователи их и соучастники.
ВТОРОЕ. Те, которые сильно плачутся о задержании их или смерти, были, очевидно, особые их друзья при жизни; ибо быть долго в дружбе с еретиком и не видеть его ереси едва ли вероятно.
ТРЕТЬЕ. Если кто распространяет слух, что те несправедливо осуждены, тогда как на самом деле они были явно уличены или даже сами сознались в ереси, тот, очевидно, одобряет их учение и допускает ошибку церкви, их осудившей.
ЧЕТВЕРТОЕ. Если кто станет со скорбным лицом смотреть на преследователей еретиков и на успешных их обличителей, так что при желании можно подметить это по глазам, носу и по выражению лица, и не сможет глядеть им прямо в глаза, тот берется нарочито на подозрение, что он питает ненависть к тем, кто огорчил его сердце, настолько, что это отражается даже на лице, и, значит, любит тех, о гибели коих столь скорбит.
ПЯТОЕ. Если кто-либо попадется в том, что тайно собирает ночью, как реликвии, кости сожженных еретиков, — ибо они, несомненно, почитают святыми тех, чьи кости собирают, как святыню, то такие лица — еретики, как и те. Эти признаки дают значительное право заподозрить их в ереси, хотя еще и не вполне достаточны для осуждения, если не присоединяются другие доказательства, из которых совершенно явствует, что они совершали все это во славу ереси. И если будут такие, которые сумеют и захотят мудро проследить их и с благословения епископа прикинутся сторонниками и друзьями еретиков и сумеют поговорить с ними осторожно, без лжи, и которые не внушают опасения, что они заразятся от них, — такие могли бы проникать во все их тайны, узнавать обычаи и речи, устанавливать личное-ти еретиков и их сторонников, выслеживать их притоны и сходбища и отчетливо замечать и записывать все, чем отдельные лица могут быть уличены в ереси, выведывать также, когда присутствуют их учителя или когда они собираются вместе, с тем, чтобы своевременно указывать это и многое другое инквизиторам и давать их схватить и выступать по закону свидетелями против них, что много поможет церкви в искоренении еретической мерзости…
