Год 1570. Новгородская резня
В 1569–1570 годах, зимой, Иван снова нашел отличный очаг инакомыслия, который следовало предать огню и мечу, – Новгород. Как и век назад, новгородцев обвиняли в желании передаться Литве, а архиепископа Пимена – в желании перевести город в латинскую веру. Время для удара по Новгороду было выбрано самое удачное: Польша и Литва только-только заключили Люблинскую унию и стали единым государством – Речью Посполитой. Иван вел Ливонскую войну. И это была война с Польшей. О новгородцах Иван имел представление простое: все там – крамольники. Он не забыл новгородских пищальников, которые своими челобитными так мешали ему отдыхать в селе Воробьево. Для пущей убедительности было даже «найдено» письмо заговорщиков. Иван с кромешным войском пошел карать в Новгороде измену.
Но сначала каре подверглись все города, через которые царь проезжал. Более всего пострадал Торжок. Там в башнях содержались пленники, захваченные в Ливонии и в войне с ханом. Содержались они раздельно. Когда кромешные палачи вошли в башню с немцами, те приняли смерть безропотно. Но когда кромешники пришли убивать крымцев, то встретили такое сопротивление, что в сражении с пленниками был тяжело ранен главный палач Ивана Малюта Скуратов. Пострадал даже сам Иван. За это город Торжок был «выметен» кромешными метлами до основания.
«Вычищение Новгорода» началось с появления передового опричного отряда, который построил вокруг города засеки, чтобы ни один человек от царского гнева не сбежал. Следом кромешники вошли в пригородные монастыри, запечатали их, а монахов увели в Новгород и поставили на правёж (то есть стали бить и пытать) до приезда царя.
«Вычищение Новгорода» началось с появления передового опричного отряда, который построил вокруг города засеки, чтобы ни один человек от царского гнева не сбежал. Следом кромешники вошли в пригородные монастыри, запечатали их, а монахов увели в Новгород и поставили на правёж (то есть стали бить и пытать) до приезда царя. Со всех церквей собрали священников и дьяков и раздали приставам, на каждого пристава приходилось примерно по десять духовных лиц. То же самое было сделано со всеми купцами, приказчиками, мелкими торговцами. Все они сидели в оковах и подвергались побоям и пыткам. А жены и дети были отданы под стражу прямо в домах. От взятых на правёж требовали платы за свободу, а тех, кто заплатить назначенный выкуп не мог, забивали палками до смерти. Имущество их было арестовано или конфисковано. Наконец подъехал сам царь с сыном Иваном. Началась новгородская фантасмагория.
«На третий день, в воскресенье, – рассказывает Соловьев, – Иоанн отправился в кремль к Св. Софии к обедне; на Волховском мосту встретил его, по обычаю, владыка Пимен и хотел осенить крестом; но царь ко кресту не пошел и сказал архиепископу: „Ты, злочестивый, держишь в руке не Крест Животворящий, а оружие и этим оружием хочешь уязвить наше сердце: с своими единомышленниками, здешними горожанами, хочешь нашу отчину, этот великий богоспасаемый Новгород, предать иноплеменникам, литовскому королю Сигизмунду-Августу; с этих пор ты не пастырь и не учитель, но волк, хищник, губитель, изменник, нашей царской багрянице и венцу досадитель“. Проговоривши это, царь велел Пимену идти с крестами в Софийский собор и служить обедню, у которой был сам со всеми своими, после обедни пошел к архиепископу в Столовую палату обедать, сел за стол, начал есть и вдруг дал знак своим князьям и боярам, по обычаю, страшным криком; по этому знаку начали грабить казну архиепископа и весь его двор, бояр и слуг его перехватали, самого владыку, ограбив, отдали под стражу, давали ему на корм ежедневно по две деньги. Дворецкий Лев Солтыков и духовник протопоп Евстафий с боярами пошли в Софийский собор, забрали там ризницу и все церковные вещи, то же было сделано по всем церквам и монастырям. Между тем Иоанн с сыном отправился из архиепископского дома к себе на Городище, где начался суд: к нему приводили новгородцев, содержавшихся под стражею, и пытали, жгли их какою-то „составною мудростию огненною“, которую летописец называет поджаром; обвиненных привязывали к саням, волокли к Волховскому мосту и оттуда бросали в реку; жен и детей их бросали туда же с высокого места, связавши им руки и ноги, младенцев, привязавши к матерям; чтоб никто не мог спастись, дети боярские и стрельцы ездили на маленьких лодках по Волхову с рогатинами, копьями, баграми, топорами и, кто всплывает наверх, того прихватывали баграми, кололи рогатинами и копьями и погружали в глубину; так делалось каждый день в продолжение пяти недель.
По окончании суда и расправы Иоанн начал ездить около Новгорода по монастырям и там приказывал грабить кельи, служебные домы, жечь в житницах и на скирдах хлеб, бить скот; приехавши из монастырей, велел по всему Новгороду, по торговым рядам и улицам товары грабить, анбары, лавки рассекать и до основания рассыпать; потом начал ездить по посадам, велел грабить все домы, всех жителей без исключения, мужчин и женщин, дворы и хоромы ломать, окна и ворота высекать; в то же время вооруженные толпы отправлены были во все четыре стороны, в пятины, по станам и волостям, верст за 200 и за 250, с приказанием везде пустошить и грабить. Весь этот разгром продолжался шесть недель. Наконец 13 (26) февраля утром государь велел выбрать из каждой улицы по лучшему человеку и поставить перед собою. Они стали перед ним с трепетом, изможденные, унылые, как мертвецы, но царь взглянул на них милостивым и кротким оком и сказал: „Жители Великого Новгорода, оставшиеся в живых! Молите Господа Бога, Пречистую Его Матерь и всех святых о нашем благочестивом царском державстве, о детях моих благоверных, царевичах Иване и Федоре, о всем нашем христолюбивом воинстве, чтобы Господь Бог даровал нам победу и одоление на всех видимых и невидимых врагов, а судит Бог общему изменнику моему и вашему, владыке Пимену, его злым советникам и единомышленникам: вся эта кровь взыщется на них, изменниках; вы об этом теперь не скорбите, живите в Новгороде благодарно, я вам вместо себя оставлю правителем боярина своего и воеводу, князя Петра Даниловича Пронского“. В тот же день Иоанн выехал из Новгорода по дороге в Псков; владыку Пимена, священников и дьяконов, которые не откупились от правежа, и опальных новгородцев, которых дело еще не было решено, отослали с приставами в Александровскую слободу».
Перепуганные новгородскими событиями псковичи приготовились к смерти. Псковский наместник, желая спасти город, при приближении Ивана велел звонить во все колокола, а жители вышли в лучших своих одеждах и встали у домов, где были выставлены столы с угощением для царя. Когда Иван въехал в город, люди стали падать перед ним на колени и молить о пощаде.
Перепуганные новгородскими событиями псковичи приготовились к смерти. Псковский наместник, желая спасти город, при приближении Ивана велел звонить во все колокола, а жители вышли в лучших своих одеждах и встали у домов, где были выставлены столы с угощением для царя. Когда Иван въехал в город, люди стали падать перед ним на колени и молить о пощаде. Иван был приятно удивлен и Пскова не тронул. Правда, участь города висела на волоске, когда Иван зашел в келью местного юродивого старца Николы: тот, увидев его, тут же стал обличать в кровопийстве и святотатстве. И даже пытался сунуть в руки царю кусок сырого мяса. Был Великий пост, и царь пробормотал: «Я христианин и не ем мяса в Великий пост», – на что старец тут же парировал: «Ты делаешь хуже: питаешься человеческою плотию и кровию, забывая не только пост, но и Бога!» И, как говорит об этом Карамзин, «грозил ему, предсказывал несчастия и так устрашил Иоанна, что он немедленно выехал из города; жил несколько дней в предместии; дозволил воинам грабить имение богатых людей, но не велел трогать иноков и священников; взял только казны монастырские и некоторые иконы, сосуды, книги и, как бы невольно пощадив Ольгину родину, спешил в Москву, чтобы новою кровию утолять свою неутолимую жажду к мучительству».
