Между тем московская толпа привезла своего пленника, соединилась с коломенской толпой, и народ снова явился к царю. Сына Шорина заставили прямо у крыльца давать показания, тот плакал, но сказал все, что хотели услышать. Люди начали кричать и требовать справедливости. Теперь они угрожали, что, если бояр не отдадут доброй волей, они возьмут их силой. Царь предусмотрительно успел вызвать в Коломенское подмогу. И когда толпа стала буйствовать, подошедшие ратники начали по царскому приказу бить мятежников без всякой жалости. Толпа была безоружная. Людей рубили, кололи, хватали живыми, многих загнали в реку, где почти все и потонули. Погибло больше тысячи человек. Схваченных долго еще мучили и пытали, добиваясь имен зачинщиков, но имен никто не знал, в наказание их пороли кнутами, клеймили, отсекали языки или части тел, ссылали. В основном мятежники были из простонародья, стрельцы к этому бунту не примкнули. Напротив, они участвовали в его подавлении.
Казалось бы, жесткая карательная политика должна была дать результаты: в стране – порядок, крамола истреблена. Как бы не так!
Начало раскола церкви
Конец света, не состоявшийся в 1600 году, был перенесен на не менее знаковый 1666 год. И, некоторым образом, конец света состоялся.
Именно в зиму 1666–1667 годов на Москве был созван церковный патриарший Собор, который предал половину православных верующих анафеме и стал для них истинным концом света. Но начался этот конец света десятилетием раньше – в 1654 году, тоже знаменательном для Московского царства: в этот год казачий гетман Богдан Хмельницкий передался русскому царю вместе с землями правобережной Малороссии, а на Москве был созван церковный Собор, одобривший начинание патриарха Никона по исправлению отечественных богослужебных книг и обрядов. Никон, новгородский митрополит, после отважного противостояния восставшим городам был всячески обласкан при московском дворе. Из митрополитов он быстро стал патриархом, причем сам считал себя недостойным этого поста, и его пришлось уговаривать принять патриарший сан. Наконец он согласился, но с условием всеобщей народной клятвы «почитать его как архипастыря и отца и дать ему устроить церковные дела». Вот началом устройства церковных дел и стал Собор 1654 года.
В зиму 1666–1667 годов на Москве был созван церковный патриарший Собор, который предал половину православных верующих анафеме и стал для них истинным концом света. Но начался этот конец света десятилетием раньше – в 1654 году, тоже знаменательном для Московского царства: в этот год казачий гетман Богдан Хмельницкий передался русскому царю вместе с землями правобережной Малороссии.
Никон объявил, что за века в православных книгах и обрядах накопилось много ошибок (по вине переводчиков священных книг с греческого и по вине переписчиков), и надобно ошибки исправить. Историю прозрения патриарха исследователь старообрядчества Сенатов дает так: «Патриарх (Никон) рассматривал грамоту вселенских патриархов об утверждении в России патриаршества. В ней имеется символ веры на греческом языке. При помощи ли переводчиков или собственными усилиями Никон нашел, что в этом символе, в 8-м члене, нет слова „истинного“. По рассказу бытописателя, патриарх глубоко задумался над этим фактом и воскликнул: „Даже священный символ веры испорчен у нас!“ Тотчас же патриарху доложили, что такой же символ веры вышитыми буквами есть на древнейшем саккосе патриарха Фотия. Никон немедленно же пошел осмотреть этот саккос и здесь в символе веры не нашел слова „истинного“. И он заплакал самыми горькими слезами и, вперемежку с горькими рыданиями, восклицая: „Погибла вера! Погибла церковь! Испорчены Божественные догматы!“»
Конечно, это всего лишь сказание, но весьма характерное. Впрочем, до этого случая Никон побывал на Соловках и имел беседу с монахом Арсением, которого обвиняли в ереси и которого распоряжением Никона освободили. Арсений, немало поскитавшийся по свету, бывавший и в западных странах, тоже мог навести Никона на мысль, что русское православие следует привести к единому образцу. Да и сам Никон это понимал: он побывал новгородским митрополитом и не мог не понять, что новгородское православие отличается от православия московского, чего в едином государстве быть не должно. Арсения, по сказанию, Никон забрал в Москву и поставил «главным справщиком» богослужебных книг. И такое вроде бы мирное дело, как исправление ошибок и опечаток, посеяло в русском обществе церковную смуту и раскол.
Во многом, конечно, виноват был сам Никон. Показавший себя неустрашимым до фанатичности во время новгородского мятежа, он и в гораздо более мирных обстоятельствах, когда требовалось найти компромисс, предпочитал настаивать на своем. Никон был груб, «ругательски ругался» с противниками реформы и не находил общего языка даже со своими сторонниками. Никто из участников того памятного Собора не возражал, что книги нужно исправлять, но большинство явившихся на Собор имело в виду новые книги, которые печатаются в Московии. Еще при Филарете была заведена должность справщика, поскольку ошибок и разночтений накопилось множество. Справщики должны были сверять вызывающие сомнение слова и заменять их правильными, но, как писал о них современник, «иные из этих справщиков едва азбуке умеют, а уж, наверное, не знают, что такое буквы согласные, двоегласные и гласные, а чтоб разуметь восемь частей речи и тому подобное, как то: род, число, времена, лица, наклонения и залоги, то этого им и на ум не приходило». С такими справщиками плодились только новые ошибки. Некоторые особо неудачные новые книги Филарет даже приказал сжечь. Но на древние книги не посягал никто. Никон посягнул. Он призвал собрать по церквям и монастырям книги с ошибками и уничтожить как крамольные и вредоносные для Русской церкви.
Другая проблема была с церковными обычаями и обрядами. Вдруг оказалось, что в греческой церкви, на которую равнялась русская, обряды выглядят несколько иначе, и, когда русские богослужебные книги попали на Афон, тамошние монахи, прочитав их, ужаснулись и тут же их пожгли. Оказалось, что и крестный ход на Руси ведут в «противную сторону», и крестятся русские «неправильным крестом», и даже кресты на церковных куполах и нашейные кресты у них неправильные, то есть, называя себя преемницей константинопольского православия, Москва была по букве того православия еретической. Предшественник Никона Иосиф, при котором это афонское происшествие случилось, боялся, что за отклонения в вере его могут лишить сана, и эти переживания, вполне вероятно, ускорили его кончину. Никон же «букву православия» принял как руководство к действию.
За основание он взял ту самую грамоту вселенских патриархов на установление патриаршества в стране: «Православная церковь приняла свое совершение не только по богоразумию и благочестию догматов, но и по священному уставу церковных вещей; праведно есть нам истреблять всякую новизну ради церковных ограждений, ибо мы видим, что новины всегда были виною смятений и разлучений в церкви; надлежит последовать уставам святых отец и принимать то, чему мы от них научились, без всякого приложения или убавления. Все святые озарились от единого Духа и уставили полезное; что они анафеме предают, то и мы проклинаем; что они подвергли низложению, то и мы низлагаем; что они отлучили, то и мы отлучаем: пусть православная Великая Русь во всем будет согласна со вселенскими патриархами».
