Монастырь был обложен со всех сторон. Войско Мещеринова не уходило на зиму в Сумской острог, а неотступно стояло под стенами. В монастыре стало плохо с продовольствием, люди начали погибать. Менее твердые защитники веры предпочли бежать. Им воевода препятствий не чинил. Но те, кто остался, сдаваться не желали. Тогда Мещеринов приказал рыть подкопы и искать слабые места. Он использовал и артиллерию, хотя не очень удачно – ядра большого вреда не причиняли, а обстрел только порождал легенды: якобы из одного ядра вышел полупрозрачный старец, призвал к обороне, обещал победу и растаял в воздухе.
Монастырь был обложен со всех сторон. Войско Мещеринова не уходило на зиму в Сумской острог, а неотступно стояло под стенами. В монастыре стало плохо с продовольствием, люди начали погибать. Менее твердые защитники веры предпочли бежать, воевода препятствий не чинил.
Несколько раз войска Мещеринова пытались взять монастырь приступом, но безуспешно. Наконец 22 января 1677 года, ночью, им удалось прорваться в монастырь через подкоп. Крепость пала. Из пятисот защитников в живых остались шестьдесят. Их взяли в плен. Пленников допрашивали, как тогда практиковалось повсеместно, с пристрастием, то есть били плетьми, пока не заговорят. И пленники сознались и в отступлении от веры, и в чревоугодии, и в содомском грехе, и в умышлении на государя. И многие ради спасения показывали на своих сотоварищей. Из всего числа плененных были отобраны 33 наиболее непокорных, в том числе вожди защитников крепости, и они были повешены. От монастыря осталось только название.
Монастырь заселили новыми монахами. В Успенском соборе не забыли отслужить благодарственный молебен и повторить анафему Собора 1666–1667 годов: «Сие наше соборное повеление, и завещание, ко всем вышереченным чином, православным, предаем, и повелеваем, всем неизменно хранити и покорятися святой восточной церкве. Аще ли же кто не послушает повелеваемых от нас и не покорится святой восточной церкви и сему освященному Собору, или начнет прекословити, и противлятися нам. И мы такового противника, данною нам властию от всесвятаго, и животворящаго Духа, аще ли будет от освященного чина, извергаем, и обнажаем его всякаго священнодействия, и проклятию предаем. Аще же от мирскаго чина отлучаем, и чужда сотворяем, от Отца и Сына и Святаго Духа: и проклятию, и анафеме предаем, яко еретика, и непокорника: и от православнаго всесочленения, и стада: и от Церкве Божия отсекаем, дондеже уразумится и возвратится в правду покаянием. А кто не уразумится и не возвратится в правду покаянием, и пребудет в упрямстве своем до скончания своего: да будет и по смерти отлучен, и часть его, и душа, со Иудою предателем, и с распеншими Христа жидовия: и со Арием, и с прочими проклятыми еретиками. Железо, камение и древеса, да разрушатся, и да растлятся: а той, да будет не разрешен, и не растлен, и яко тимпан (похожий на барабан музыкальный инструмент. – Авт.), во веки веков, аминь».
Никон за время борьбы с Соловками успел впасть в немилость и попасть в ссылку. Но своей жестокостью он сумел добиться не вселенской церкви в Московии, а всеохватной ненависти между людьми: одни признали реформы и остались в лоне церкви, другие не приняли и превратились не только во врагов церкви, но и врагов государства.
Никон за время борьбы с Соловками успел впасть в немилость и попасть в ссылку. Но своей жестокостью он сумел добиться не вселенской церкви в Московии, а всеохватной ненависти между людьми: одни признали реформы и остались в лоне церкви, другие не приняли и превратились не только во врагов церкви, но и врагов государства. И хотя власть показала, как будет бороться с раскольниками и искоренять крамолу, крамольников меньше не стало.
Годы 1670–1671. Война Степана Разина
На время Соловецкого бунта пришлось и другое, гораздо более широкое народное возмущение, которое изза масштаба принято называть крестьянской войной 1670–1671 годов. Честно говоря, крестьянской войной эта смута конца 17 века названа необоснованно. По сути, войну Степана Разина с ненавистной Москвой гораздо точнее называть восстанием казаков. После перехода Богдана Хмельницкого вместе с землями правобережной Малороссии в подданство московского царя, то есть после 1654 года, «казачий вопрос» стал одним из самых актуальных. Новообретенные подданные ожидали от Москвы исполнения надежд – то есть свободной и достойной жизни в православном государстве, а получили взамен – попытки закрепощения и полное неуважение к тому, что делало казака казаком, – то есть к свободе казачьего выбора, как и кому служить. Днепровские казаки с молоком матери впитывали идеалы казачьей вольницы. Жители Московского царства, донские казаки, переняли идеалы свободы у Запорожской Сечи еще задолго до 1654 года.
Каково проявление казачьих идеалов на фоне государственных идеалов Московии, общество узнало во время Смуты 1598–1618 годов. И отлично это казачье «вольнодумие» запомнило: казаки, будь они днепровскими или донскими, согласию предпочитали бунт, а смирению – насилие. Выпустить казаков из твердой руки означало одно – открыть дорогу красному петуху, разбою и душегубству. Главным стимулом казачьих движений было – найти хорошую добычу, отвоевать ее и поделить между собой. Если легкой добычей был крымский хан – казаки ополчались против хана, если богатый помещик-угнетатель – против помещика, а в 1670 году оказалось, что главный враг вольных казаков донского происхождения – московский царь, вот и выступили эти воины против московского царя. Но – обо всем по порядку.
Дон – это не Днепр, не Сечь. Запорожские казаки вошли в Московское государство на особых правах, и на первых порах эти права, хоть и частично, Москвой уважались. К отечественным казакам, донским, отношение в Москве было другое. Они считались казаками «второго сорта», поскольку Дон был московской окраиной, куда бежали все, кто не желал жить по московским законам, – крестьяне, которых пытались намертво привязать к обработке сельхозугодий, холопы, то есть фактически рабы, даже черный городской люд в поисках лучшей доли. В 17 веке, когда процесс закрепощения в Московии пошел полным ходом, на Дон стекались толпы искателей счастья. Конечно, все они были люди нищие и жили, разумеется, разбоем.
На том же Дону давно существовало и вполне обеспеченное казачество, которое поддерживалось Москвой из-за необходимости оборонять южные рубежи, их называли реестровым казачеством, и в его задачу входило несение военной службы московским царям. Этим счастливчикам выплачивалось государственное жалованье.
На Дону давно существовало и вполне обеспеченное казачество, которое поддерживалось Москвой из-за необходимости оборонять южные рубежи, в его задачу входило несение военной службы московским царям. Этим счастливчикам выплачивалось государственное жалованье. Но список реестровых казаков был ограниченным, толпы голодранцев в него не включались.
Но список реестровых казаков был ограниченным, толпы голодранцев в него не включались. Голодранцы тоже жаждали получать жалованье, а у Москвы нанимать их на государственную службу никакого резона не было, Москва больше хотела бы вернуть их на прежнее место жительства и в утвержденное законом крепостное ярмо.
