Объявились эти два волхва еще в Ярославле. Они впадали в транс и указывали на богатых крестьянок, которые, по их словах, в своих телах сокрывали кто мед, кто жито, кто рыбу, кто мех. Причем волхвы замечательно показывали фокусы: по их слову чародеек хватали, а волхвы рассекали им спины и вынимали, соответственно, то мед, то зерно, то рыбу, то белку. Фокусы имели большой успех, и скоро уже вместе с волхвами изводить чародеек шло более трехсот человек. Несчастных женщин убивали, а все их имущество волхвы забирали себе.
Для сбора дани туда был послан боярин Ян Вышатич, и он встретил отряд волхвов у Белоозера. Там и случилась битва. Восставшие пытались зарубить Яна Вышатича топором. Однако, поняв, что с воинами боярина Яна никак не справиться, простолюдины выдали волхвов, которых боярин доставил прямиком на суд Святослава Ярославича.
На этом суде присутствовали родичи убитых женщин. Княжеский суд постановил выдать убийц родственникам погибших, а те бросили волхвов на съедение медведю. Каково преступление, таково и наказание – языческое «вынимание» сокрытого добра из спин якобы чародеек карается смертью в лапах медведя. А ведь это – приговор княжеского суда, который должен руководствоваться законом «Русской Правды». По-видимому, достаточно прогрессивная «Русская Правда» не могла подобрать для содеянного адекватного наказания, да и родичи убитых руководствовались языческими взлядами на право, а по этим взглядам растерзание волхва медведем было равносильно доказательству его лжи: если бы волхв оказался «настоящим», медведь бы его не тронул, поскольку у волхвов есть над животными власть.
Вывод очевиден: и сами пострадавшие, и участники восстания одинаково верили в чародейство, просто пострадавшие считали, что их женщин убили «ненастоящие волхвы», и убили несправедливо. Так что волхвы в раннем русском Средневековье – явление обыденное, и умы нестойких христиан смутить было несложно, особенно во время природных катаклизмов или эпидемий.
Летописи рассказывают, хотя и скупо, о систематических смущениях народных умов, которые приводили к вспышкам недовольства и мятежам. Язычество, как с горечью признавали даже христианские историки, не было искоренено полностью. Насильно крещенные язычники скоро «раскрещивались» и продолжали приносить жертвы своим языческим богам, строить им капища и сохранять обряды, искоренить которые так жаждал князь Владимир. В то же время, чтобы не навлечь на свои семьи беды, они исправно ходили в церковь, исповедовались, причащались и внешне были неотличимы от правильных православных. На Руси попросту сложилось двоеверие. А в некоторых частях Русской земли, в ее восточных княжествах, язычество держалось еще и в 17 столетии. Сами по себе двоеверцы были не агрессивны, но в некоторые тяжелые для народа периоды, когда начинался мор, они легко отвращались от навязанного им христианства и поднимали бунты, которыми умело управляли либо «закоренелые язычники», пытаясь вернуть старую веру, либо авантюристы-главари, желавшие руками восставших добыть себе богатство.
В некоторых мастях Русской земли, в ее восточных княжествах, язычество держалось еще и в 17 столетии. Сами по себе двоеверцы были не агрессивны, но в некоторые тяжелые для народа периоды, когда начинался мор, они легко отвращались от навязанного им христианства и поднимали бунты, которыми умело управляли либо «закоренелые язычники», пытаясь вернуть старую веру, либо авантюристы-главари, желавшие руками восставших добыть себе богатство.
Кроме двоеверцев было среди христиан немало «искателей истины», которым не нравилось положение дел в современной им церкви. А примерно с 13 века начались еретические брожения умов, которые тоже нередко выливались в восстания. Причем некоторые восстания были направлены против церковных установлений, а некоторые – против феодального закабаления и поборов. И весьма часто политическая, экономическая и религиозная подоплеки сливались воедино. Спусковым механизмом бунтов мог стать совершенно тривиальный случай – повышение податей, чья-то смерть, кем-то распущенный ложный слух. И, чем более зрелым становилось общество, тем чаще такие коллизии возникали. А народное недовольство очень грамотно использовали те, кто таким способом надеялся добыть себе власть, то есть князья.
Структура древнерусского общества
Порядок управления в средневековом Киевском государстве был связан с особенностями наследования: во главе стоял киевский князь, как самый старший в роду Рюриковичей, которому наследовали его братья (по старшинству), дети (исходя из старшинства братьев), внуки и т. д. Назывался этот порядок «лествицей», то есть лестницей. Земли, которыми владели князья, не были за ними закреплены навсегда, они в порядке, определенном той же лествицей, передавались из рук в руки, и главным призом того времени было достичь титула великого князя и киевского княжения. То есть князья, при всей их полновластности, были в своих землях чем-то вроде наместников, но их «назначение» определялось не желаниями верховной власти, а старшинством в роде. Как результат – хищническое отношение к полученным во владение княжествам и пропасть между князем и его людьми и местной знатью, происходившей из потомков племенной знати, когда-то завоеванной киевскими князьями. На самом «дне» государства пребывали те, кто не принадлежал ни к киевской наследной знати, ни к местной – то есть простолюдины.
Положение горожан различалось в зависимости от их достояния: богатые имели свою знать, из которой формировался управляющий аппарат городов, бедные были представлены ремесленниками, обслугой и черным людом. В сельской местности деление было таким: княжеские «чиновники», поставленные управлять землями, крупные землевладельцы, то есть княжеская знать, наделенная вотчинами, и простые люди – лично свободные (смерды), временно несвободные, продавшие свою свободу за долги (закупы) и полностью утратившие свободу (холопы). Последние были, по сути, рабами, и с ними поступали так, как можно поступать с вещью, – покупали, продавали, ломали (то есть убивали) и вчиняли им иски за поломку или покражу чего-либо посторонним лицом.
Откуда мы знаем об устройстве тогдашнего общества? Из юридических документов того времени – «Русской Правды», «Правды Ярославичей» и т. п. Там четко расписано, как караются преступления, там-то и названы категории населения, и, чем выше положение человека в обществе, тем дороже ценится его жизнь. О бунтах там нет ни слова, зато есть кары за убийство тиуна и огнищанина – княжеских чиновников, и если упомянуты такие убийства, то уж поверьте, это – прямое показание, что бунты случались нередко. Просто они имели разные формы и по-разному тогда назывались.
Знать (княжеская и городская) начинала бунтовать, только если ущемляли ее амбиции или экономические интересы, и чаще всего бунты принимали форму заговоров. Заговорщики попросту начинали сплачиваться вокруг более приглянувшегося им или более перспективного князя, чтобы посадить его на власть. Таковыми происшествиями летописи буквально пестрят. Княжеские войны чаще всего и инициировались предприимчивыми боярами. Остальной люд либо вливался в бунты, организованные недовольной знатью, либо стихийно «возмущался» во время государственных неурядиц и природных катаклизмов, то есть – когда ему грозило вымирание от голода или же когда из свободного состояния его пытались перевести в несвободное.
