«В начале нашей истории, – пишет он, – мы видим, что славяне и финны действуют заодно; каким образом ославянились финские племена – меря, мурома, каким образом Двинская область получила русское народонаселение и стала владением Великого Новгорода? – все это произошло тихо, незаметно для истории, потому что здесь, собственно, было не завоевание одного народа другим, но мирное занятие земли, никому не принадлежащей».
Забегая вперед, ученый добавляет, что и заселение Сибири, огромной территории до Тихого океана, тоже было исключительно мирным, ознаменованным разве что незначительными стычками. Поэтому, по его мнению, нужно говорить не о завоевании новых земель, а о колонизации, то есть расселении народа и расширении государства:
«…В русской истории мы замечаем то главное явление, что государство при расширении своих владений занимает обширные пустынные пространства и населяет их; государственная область расширяется преимущественно посредством колонизации: господствующее племя – славянское – выводит поселения свои все далее и далее в глубь востока».
Далее историк добавляет сакраментальную фразу: «…Всем племенам Европы завещано историею высылать поселения в другие части света, распространять в них христианство и гражданственность; западным европейским племенам суждено завершать это дело морским, восточному племени, славянскому, – сухим путем».
Это уж воспринимайте согласно собственным воззрениям на бремя белого человека! Но для XIX столетия такая точка зрения была общепринятой. Сегодня от подобного восклицания мы отшатываемся, как от кошмара, но в мирном XIX веке, когда Англия была владычицей морей и владела Индией, российское государство вовсе не считало себя агрессором и узурпатором, владея всей Сибирью, Средней Азией, Прибалтикой, Польшей, Молдавией и Аляской. Для Соловьева такое расширение государства было вполне закономерным и естественным процессом. Да и что говорить о преданном самодержавию Соловьеве. Даже его лучший ученик Ключевский, перечисляя народных представителей на одном из собраний XIX века, именует туземных сибирских князьков не иначе как «зверьки». А уж не в пример Соловьеву Ключевский был полнейший демократ. Как видите, современное понимание колонизации как государственной гнуси весьма расходится с либеральным мнением середины XIX века! Так что и читать Соловьева нужно в этом плане с поправкой на время: иначе вы случайно решите, будто читаете труд черносотенца или расолога, хотя это было всеобщее имперское мнение, и тут Соловьев никоим образом не выделялся. Вот теперь и задумайтесь. Может быть, то, в чем большевики обвиняли царскую Россию (хотя сами оказались даже хуже), было правдой – я говорю об имперском шовинизме? Милый либеральный профессор Соловьев тоже разделял имперские амбиции. Смотреть на «мирную колонизацию» с точки зрения «зверьков» он даже и не пробовал!
Всю силу будущей русской нации и особенности ее сложения историк видел в реках. Еще Геродот ведь писал, что «в Скифии нет ничего удивительного, кроме рек, ее орошающих: они велики и многочисленны». Именно реки и дали основу будущей русской земле. Вся эта страна, по Соловьеву, представляла собой обширную речную сеть, идущую с юга на север и с запада на восток, по этим рекам и селились первые славянские племена. Границы рек определяли в сущности и границы будущих княжеств.
«По четырем главным речным системам, – пояснял Соловьев, – Русская земля разделялась в древности на четыре главные части: первую составляла озерная область Новгородская, вторую – область Западной Двины, то есть область Кривская, или Полоцкая, третью – область Днепра, то есть область древней собственной Руси, четвертую – область Верхней Волги, область Ростовская».
Новгородская земля
В этом плане особенное положение занимала Новгородская земля, которая граничила с Западом и не могла не принять в себя и некого западного элемента. И наиболее важным для русской истории элементом были балтийские варяги. Славянам удалось закрепиться в районе Новгорода, где позже возник и город, но на берегах Балтики осесть они не смогли, даже первоначально не сумели удержать местечко при слиянии Волхова с Ладожским озером.
«Если даже предположим, – развивал далее свою мысль Соловьев, – что Ладога существовала до прибытия Рюрика, то она находилась не при самом устье Волхова, и это положение ее показывает со стороны славян какую-то медленность, боязливость приблизиться к озеру Нево. Что касается реки Невы, то начальный летописец считает ее не рекою, а устьем озера в море;
Нева долго текла в дикой независимости, и короткий бег ее долго был свидетелем упорной борьбы между двумя народами – русскими и шведами. Русским удалось во время этой борьбы утвердиться на третьем важном пункте великого пути – при истоке Невы из Ладожского озера, где был построен Орешек; но потом эта крепость была уступлена шведам; Петр Великий взял ее снова и назвал Ключом-Городом (Шлиссельбургом); наконец, Петр успел овладеть течением Невы и укрепился на последнем, самом важном пункте озерной системы в начале великого водного пути, – именно при устье Невы в море, где основал Петербург».
Иными словами, славяне легко взяли под контроль и присоединили южные, юго-западные и северо-западные земли, но даже сильному Новгороду не удалось укрепиться на берегах Балтики, шведы оказались серьезным соперником, они и держали Балтику до эпохи Петра. Это удивительно, но и на самом деле все так и было: Новгород владел огромной территорией вокруг Балтики, но не на побережье. Для того, чтобы покорить районы вокруг Невы, где позже Петр возвел столицу Российской империи, потребовалось без малого 900 лет.
Граница новгородской земли с соседями тоже проходила по рекам: на юге граница со Смоленским и Полоцким княжеством лежала по волоку, то есть по сети рек, которые использовались для перехода из бассейна Ильменя в Западную Двину, на востоке такой границей с Владимирским и Суздальским княжествами был волок в верховья Волги, по речке Медведице, а поскольку восточная граница была обширная, то по всей ее длине существовало множество подобных волоков – Торжок, Волок-Ламский, Бежецк, за которыми начиналась уже Ростовская земля, новгородские фактории лежали и далеко на восток от других русских земель – на Онеге, Северной Двине и далее до самого Уральского хребта. И везде границы Новгорода обозначались волоками. На западе граница долго шла по границе псковских земель, союзной Новгороду республики, которая входила в состав новгородской практически до XIV века. Славяне-новгородцы поделили земли с финнами по такому принципу: низменные места достались финнам, возвышенности – славянам. Правда, земледелие на новгородских землях оказалось не слишком продуктивным, даже на возвышенностях, так что, в конце концов, они открыли для себя другой путь существования: стали торговать. Благодаря разветвленной системе рек и озер это оказалось куда как более доходным предприятием. О том, что с хлебопашеством в северной новгородской земле было плохо, говорит такой факт, что жителям республики приходилось закупать хлеб в низовских землях, то есть в южных к Новгороду районах, где образовывалось свободное зерно на продажу. В то же время Новгород быстро стал важным центром торговли всей северной Руси с Западом. Но торговые западные города лежали от Новгорода далеко, а низовские, московские земли – рядом. И, как говорит Соловьев, «сама природа не позволяла Новгороду быть долго независимым от Восточной Руси», откуда город получал свой хлеб.
