«Правление Василия, – говорит Соловьев, – обыкновенно называют продолжением правления Иоаннова – отзыв справедливый в том смысле, в каком правление Иоанна можно назвать продолжением правления князей предшествовавших. Издавна одно предание, одни стремления и цели передавались друг другу всеми князьями московскими и даже вообще всеми князьями Северной Руси; мало того, что эти князья имели одинакие цели, они употребляли обыкновенно одинакие средства для их достижения. Отсюда все эти князья поразительно похожи друг на друга, сливаются в один образ, являются для историка как один человек. Действительно ли было так, действительно ли все они были так похожи друг на друга? Ничто не мешает нам предполагать основного родового сходства в их характерах: кроме кровной передачи на образование одинаких характеров имела могущественное влияние самая одинаковость положения, одинаковость среды, в которой они все обращались, под впечатлениями которой они вырастали и скреплялись. Для каждого из них с самого нежного возраста выдвигались на первый план одни и те же, немногие, но важные предметы, на которых сосредоточивалось всеобщее внимание, о которых все говорило и при обращении с которыми издавна употреблялись одинакие приемы; в этих приемах заключалась единственная наука для молодых – мудрость дедов и отцов, переходившая по завещанию. Мы замечаем, что родовое сходство резко выражается в членах тех фамилий, которые сознают важность своего общественного положения, стараются сохранить эту важность, имеют известные, определенные нравственные и политические взгляды и начала, по которым стараются постоянно действовать. Итак, во всех князьях московских могло быть общее родовое сходство в характерах; хотя, с другой стороны, мы не имеем права отрицать и различия: при одинаковости общих взглядов и стремлений один князь мог при этих стремлениях обнаружить более смысла и решительности, другой – менее; но по характеру наших источников исторических мы не имеем достаточно средств подметить эти различия и определить характеры главных действующих лиц, правителей, ибо в памятниках редко исторические лица представляются мыслящими, чувствующими, говорящими перед нами– одним словом, живыми людьми; сами эти лица действуют большею частию молча, а другие люди, к ним близкие, знавшие их хорошо, ничего нам об них не говорят».
Сам историк рассматривал правление Василия как продолжение той политической линии, с которой выступали и прежние московские великие князья. Естественно, что Василий следовал по стопам своего отца Ивана, при котором, по традиции XVIII века, так считалось, был разбит Ахмет и устранено монгольское иго. Сам Соловьев думал, что «разбит» для этого случая слово слишком сильное: «Иоанн III не разбивал Ахмата, по смерти которого, однако, татары с Волги не приходили к Москве заданью, мы необходимо должны заключить о внутреннем постепенном ослаблении татар», и если Дмитрий Донской «имел дело хотя с потрясенным, но еще довольно сильным телом, то Иоанн III имел дело с одною уже тенью».
«Событие остается по-прежнему на своем месте, – поясняет Соловьев, – зависимость от татар вполне прекратилась действительно в княжение Иоанна III; но мы не можем уже смешивать следствия с причиною: мы видим, что обширные размеры, в которых является деятельность Иоанна III, суть следствие деятельности его предшественников, что основания величия России были положены прежде Иоанна, но что за последним остается важная заслуга – уменье продолжать дело предшественников при новых условиях».
Так что, добавлял он, не стоит преувеличивать роль Ивана Третьего и преуменьшать роль Василия Ивановича, он следовал правильному историческому курсу – воевал с Казанью, Литвой, налаживал отношения с крымским ханом, обладая всеми чертами настоящего государя.
«Как господствующие черты характера, – говорил он, – замечаем в Василии необыкновенное постоянство, твердость в достижении раз предположенной цели, терпение, с каким он истощал все средства при достижении цели, важность которой он признал».
Это точное следование заданной цели имело место и в личной жизни Василия.
Первый царский развод (1525 год)
Первым браком великий князь Василий был женат на Соломониде Сабуровой, но брак оказался неудачным – детей она ему так и не родила. Мать, которая могла дать разумный совет, умерла за два года до смерти отца, бояре выдвигали выгодные им решения, но все ждали, когда появится наследник, – в противном случае на московскую власть могли претендовать другие великокняжеские родичи – братья Юрий и Андрей. Смерть несчастной Соломониды все бы устроила, но княгиня, хоть и не могла родить наследника, была вполне здорова.
«Тщетно несчастная княгиня, – рассказывает Соловьев, – употребляла все средства, которые ей предписывались знахарями и знахарками того времени, – детей не было, исчезала и любовь мужа. Однажды, говорит летописец, великий князь, едучи за городом и увидав на дереве птичье гнездо, залился слезами и начал горько жаловаться на свою судьбу. „Горе мне! – говорил он. – На кого я похож? И на птиц небесных не похож, потому что и они плодовиты; и на зверей земных не похож, потому что и они плодовиты; и на воды не похож, потому что и воды плодовиты: волны их утешают, рыбы веселят“. Взглянувши на землю, сказал: „Господи! Не похож я и на землю, потому что и земля приносит плоды свои во всякое время, и благословляют они тебя, господи!“ Вскоре после этого он начал думать с боярами, с плачем говорил им: „Кому по мне царствовать на Русской земле и во всех городах моих и пределах? Братьям отдать? Но они и своих уделов устроить не умеют“. На этот вопрос послышался ответ между боярами: „Государь князь великий! Неплодную смоковницу посекают и измещут из винограда“. От перспективы, что стол перейдет кому-то из братьев, Василию худо становилось, от перспективы, что „неплодную смоковницу“ придется „посечь“ – еще хуже: такого греха на душу Василий Иванович брать не хотел».
Выход неожиданно нашел митрополит Даниил: он предложил развод. Никогда еще в великокняжеских семьях не было ничего подобного. Особенно против развода выступал бывший князь Василий Патрикеев, а теперь постриженный за заговор в пользу Дмитрия, Вассиан, но он так и не смог остановить князя. Несчастную Соломониду постригли и отправили сначала в Рождественский, а потом в Суздальский девичий монастырь. Мнения о разводе были самые разные, рассказывали, например, что Соломонида просто опротивела Василию, а бесплодной не была: якобы уже в монастыре она родила сына Георгия. Многим казалось, что второй брак при живой жене, пусть и постриженной, это нарушение христианских правил.
Женитьба на Елене Глинской (1525 год)
В 1525 году Василий Иванович развелся и женился во второй раз на дочке литовского князя Василия Львовича Глинского, сироте Елене. Этим браком были недовольны многие в окружении великого князя. Глинские были чужестранцы, бояре не напрасно ожидали, что наступят перемены. Скоро стало ясно, что родственники Елены Глинской стали играть огромную роль при московском дворе, особое место при Василии занял литовский беглец Михаил Глинский. Брат Василия Михаил Глинский был любимцем у Александра, литовского великого князя, владел там богатыми землями, но после его смерти впал в опалу и в 1509 году передался московскому царю, и собственно благодаря стараниям Глинского началась русско-литовская война. Король Сигизмунд понял, что успешного исхода ожидать нечего, потому предложил покончить дело миром, обещав своему затейливому Глинскому безопасный выход из Литвы со всеми сотоварищами. В Москве Глинский оказался точно в другой эпохе. Обходительный, культурный, умный, он страдал о своем потерянном отечестве. И думал, что делать. Выход нашелся скоро: еще одна война с Литвой! Царя Василия он настроил соответственным образом, распустив слух, что его родная сестра, вдова Александра, теперь подвергается «на чужбине» унижениям и страданиям. Ничего такого не было, но Василий ввязался в авантюру. В 1514 году после долгой осады московское войско взяло Смоленск. Глинский очень рассчитывал, что благодарный князь передаст ему этого хороший город в личное владение. Но Василий Иванович Глинского Смоленском не наградил. К тому же точно по заказу радость взятия Смоленска сменилась печалью поражения под Оршей. Эта странная война, созданная по прихоти Михаила Глинского, тянулась еще семь лет, пока, наконец, все не устали. Тогда договаривающиеся стороны заключили перемирие, за которым должен был последовать вечный мир, залогом будущего мира был Смоленск, на время находящийся под властью Москвы: вечный мир между Москвой и
