Войска торжественно присягнули императрице. И вечером того же дня, около десяти часов, по словам Соловьева, – «…Екатерина верхом, в гвардейском мундире Преображенского полка, в шляпе, украшенной дубовыми ветвями, из-под которой распущены были длинные красивые волосы, выступила с войском из Петербурга; подле императрицы ехала княгиня Дашкова, также верхом и в Преображенском мундире; но это были старинные мундиры, введенные при Петре Великом и потому слывшие уже национальными, ибо, как только Екатерина была провозглашена, гвардейцы, как будто по указу, сбросили с себя новые мундиры, введенные Петром III, которые они называли иностранными, разодрали их или продали за бесценок и надели старые. При самом выступлении из Петербурга перед императрицею явился великий канцлер Воронцов с упреками за ее действия; вместо ответа, говорит Екатерина, его повели в церковь давать присягу».
Петр, к которому жена явилась при полном гвардейском параде, подписал отречение от прав на престол.
«В краткое время правительства моего самодержавного Российским государством, – говорилось в этом отречении, рассчитанном для понимания простым народом, – самым делом узнал я тягость и бремя, силам моим несогласное, чтоб мне не токмо самодержавно, но и каким бы то ни было образом правительство владеть Российским государством, почему и восчувствовал я внутреннюю оного перемену, наклоняющуюся к падению его целости и к приобретению себе вечного чрез то бесславия; того ради, помыслив, я сам в себе беспристрастно и непринужденно чрез сие объявляю не только всему Российскому государству, но и целому свету торжественно, что я от правительства Российском государством на весь век мой отрицаюся, не желая ни самодержавным, ниже иным каким-либо образом правительства во всю жизнь мою в Российском государстве владеть, ниже оного когда-либо или через какую-либо помощь себе искать, в чем клятву мою чистосердечную пред Богом и всецелым светом приношу нелицемерно. Все сие отрицание написал и подписал моею собственною рукою».
После чего бывшего императора перевезли в Ропшу и поместили под стражу. Не прошло и недели, как из Ропши пришло известие о неожиданной смерти Петра.
«В седьмой день после принятия нашего престола всероссийского получили мы известие, – говорилось в спешно изданном новом манифесте, – что бывший император Петр III обыкновенным, прежде часто случавшимся ему припадком гемороидическим впал в прежестокую колику. Чего ради, не презирая долгу нашего христианского и заповеди святой, которою мы одолжены к соблюдению жизни ближнего своего, тотчас повелели отправить к нему все, что потребно было к предупреждению следств из того приключения, опасных в здравии его и к скорому вспоможению врачеванием. Но, к крайнему нашему прискорбию и смущению сердца, вчерашнего вечера получили мы другое, что он волею всевышнего Бога скончался. Чего ради мы повелели тело его привезти в монастырь Невский для погребения в том же монастыре, а между тем всех верноподданных возбуждаем и увещеваем нашим императорским и матерним словом, дабы без злопамятствия всего прошедшего с телом его последнее учинили прощание и о спасении души его усердные к Богу приносили молитвы. Сие же бы нечаянное в смерти его Божие определение принимали за промысл его божественный, который он судьбами своими неисповедимыми нам, престолу нашему и всему отечеству строит путем, его только святой воле известным».
Итак, смерть Петра объяснили обычным и наиболее привычным способом – нездоровьем. Но ходили слухи, что он был отравлен, и другие – что он был задушен. Впрочем, никаких доказательств неестественной смерти Петра не существует, как, скажем, и доказательств, что он умер естественно. 22 сентября в Москве Екатерина была коронована на русский трон.
Устранение Ивана Антоновича. Заговор Мировича
Следом ей пришлось решать вопрос с томящимся в заключении несчастным Иваном Антоновичем. Еще ее мужу, Петру, Фридрих Второй советовал уничтожить возможную причину заговора – то есть казнить этого узника. Петр специально ходил смотреть на него и отказался от казни: ему казалось, что Иван Антонович не опасен, за долгие годы жизни в каземате, он полностью потерял и здоровье, и рассудок. Но тут Екатерине донесли, что имеется целый заговор возвести сумасшедшего на трон, а ее свергнуть. Екатерина потребовала следствия. В ходе дознания было схвачено несколько человек. Хрущову и Гурьеву Сенат приговорил отсечь головы, Екатерина заменила смертную казнь ссылкой и каторгой. Через два года образовался новый заговор в пользу Ивана Антоновича. Вдохновленный тем переворотом, который провела так безупречно Екатерина, поручик пехотного полка Василий Мирович решил вызволить из темницы несчастного сына принца Антона: «Тогда удалось им, отчего же теперь не удастся нам?» Свою идею он открыл другу, поручику Ушакову, ради безопасности более никого молодые люди решили в суть дела не посвящать. Мероприятие планировалось на середину лета, когда Екатерина должна была отбыть вместе со всем двором в Прибалтику. Как раз в ту неделю поручик Мирович должен был заступить на караул в Шлиссельбургской крепости. Ушакову нужно было прибыть в крепость на шлюпке, забрать с собой манифест, подписанный Иваном Антоновичем, прочесть его солдатам, погрузить претендента на трон в шлюпку и везти на Выборгскую сторону в артиллерийскую часть, которая, по мысли Мировича, тут же примет сторону законного наследника, а там произойдет то же самое, что и 28 июня, – присяга, коронация, справедливость восторжествует. Но все пошло неправильно. Ушаков досрочно утонул в реке, доставляя казну генералу Волконскому. Мирович остался один. Он все равно решил спасти Ивана Антоновича. Об этой попытке вызволить узника крепости в Ригу к Екатерине писал оставшийся присматривать за делами и наследником Панин. Он это событие считал необычайным, так что именовал дивами: 5 июля ему пришло от коменданта Шлиссельбурга Бердникова такое донесение:
«Сего числа пополуночи во втором часу стоящий в крепости в недельном карауле Смоленского пехотного полку подпоручик Василий Яковлев, сын Мирович, весь караул в фрунт учредил и приказал заряжать ружья с пулями, а как я, услыша стук и заряжание ружей, вышел из квартиры своей и спросил, для чего так без приказу во фрунт становятся и ружья заряжают, то Мирович прибег ко мне и ударил меня прикладом ружья в голову и пробил до кости черепа, крича солдатам: „Это злодей, государя Иоанна Антоновича содержал в крепости здешней под караулом, возьмите его! Мы должны умереть за государя!“ Подхватили меня, и в аресте находился я до пятого часа утра, держан был приставленными солдатами за все мое платье. Пока я содержался, Мирович двукратно покушался идти с заряженными ружьями против караула гарнизонной команды, которая находилась в ведомстве капитана Власьева и поручика Чекина, где многими патронами с пули стрелял, напротив того и ему ответствовано. Мирович привез шестифунтовую пушку к казарме, где содержатся колодники. Что при том происходило, не знаю, ибо видеть не мог; напоследок Мирович привел с собою в арест пред фрунт капитана Власьева и Чекина, и мертвое тело безымянного колодника принесено командою его, где по установлении фрунта со всеми солдатами целовался, сказывая им, что это он один погрешил и барабанщику велел бить зорю утреннюю, а потом полный поход; тут я закричал, чтоб его арестовали, что и было исполнено; при аресте найдены мною у него манифесты, присяга и повеления, писанные его рукою».
