Книга Повседневная жизнь Русской армии во времена суворовских войн, страница 13. Автор книги Сергей Охлябинин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Повседневная жизнь Русской армии во времена суворовских войн»

Cтраница 13

Ситуация накаляется. Просят высказаться всех членов известной нам Конференции (ее заседание прошло 7 октября). Бестужев высказывается за смену Апраксина и отправление его в Ригу, впредь до расследования дела. Подобным же образом высказались и другие члены Конференции — фельдмаршал А. Бутурлин и князь Трубецкой, генерал-адмирал князь Голицын и оба Шувалова. Именно последние категорически требовали предания Апраксина суду.

И вот 16 октября 1757 года появляется достаточно жесткий, если не сказать жестокий указ, предназначенный для сообщения министрам иностранных дворов (то бишь послам). В нем между прочим говорится следующее:

«Предприятая единожды без указу нашим генерал-фельдмаршалом Апраксиным ретирада тем более неприятные произвела по себе следствия, что мы оной предвидеть и потому предупредить не могли, наступившее же ныне паче всех лет рано суровое и почти уже зимнее время делает бесплодными все наши усиления поправить их вскорости… Мы чувствуем от того еще большее огорчение, что 1) Операция нашей армии генерально не соответствовала нашему желанию ниже тем декларациям и обнадеживаниям, кои мы учинили нашим союзникам… Как бы ни было, наше намерение тем не менее твердо и непоколебимо от соглашенных мер ни мало не отступать, и как к сему наиглавнейше принадлежит испытать прямые причины, отчего поход нашей армии сперва медлителен был, а потом оная и весьма ретироваться принуждена была, дабы потому толь надежнее потребные меры взять можно было, то мы за нужно рассудили команду над армией у фельдмаршала Апраксина взяв, поручить оную генералу Фермору, а его (Апраксина) сюда к ответу позвать».

Через два дня после приведенного указа, то есть 18 октября, фельдмаршал получает предписание ехать в Петербург. При этом он пишет императрице Елизавете Петровне, что этот указ «совершенно отчаянную жизнь вновь ему возвратил».

Путь был долгим, тягостным и печальным. В дороге Степан Федорович заболевает. В начале ноября в Нарве он получает через ординарца лейб-кампании вице-капрала Суворова Высочайшее «обнадеживание монаршею милостию». Однако ж при этом ему приказано отдать все находящиеся у него письма. Оказывается, до императрицы дошли слухи о его сношениях с молодым двором — то есть с великим князем Петром Федоровичем (будущим Петром III) и Екатериной Алексеевной (будущей Екатериной II). Кому же он, Апраксин, был обязан появлением этих пересудов? Оказывается, своему закадычному другу-врагу Бестужеву-Рюмину. Примечательно, что, отправляя ему письма великой княгини Екатерины, Бестужев почему-то не забывает их показать бывшему тогда в Петербурге австрийскому генералу Буккову, чтобы убедить его в сочувствии, как своем, так и Екатерины, к новой войне.

И что же получает взамен за свою лояльность и прямо-таки открытость Бестужев? Австрийский двор не может простить канцлеру его былое противодействие коалиции. И австрийский посол Эстергази доносит об этой переписке императрице, причем придав ей характер интриги.

А теперь вспомним об отстраненном от командования армией его друге Апраксине. Он отрешен от должности теперь уже окончательно. Предан суду. Следствие тянется долго. А сам фельдмаршал, по всей вероятности, не понимает сущности дела. Он даже не подозревает, где находится эпицентр интриг, в который он, без вины виноватый, был вовлечен. А то, что он в этом деле человек невиновный, видно даже из того «умилостивительного» письма, которое он написал императрице 14 декабря.

Рано или поздно, но невиновность Апраксина в отношении ведения военных операций не могла не обнаружиться. Правда, остается еще один вопрос — о переписке Степана Федоровича с великой княгиней Екатериной Алексеевной при прямом посредничестве Бестужева. И, как ни странно, именно от этого вопроса и зависел исход суда, которому подвергся фельдмаршал.

Великий инквизитор

В январе 1758 года начальник тайной канцелярии, или, как его тогда называли, «Великий или государственный инквизитор», граф Александр Шувалов отправился в Нарву. В документах тех лет о цели этой поездки говорилось весьма деликатно: «…переговорить с Апраксиным насчет упомянутой переписки (имеется в виду переписка с великой княгиней Екатериной Алексеевной. — С.О.)». А попросту говоря, для снятия допроса.

Арестованный фельдмаршал, еще ранее передавший письма великой княгини, теперь категорически продолжал утверждать, что «молодому двору» он «никаких обещаний не делал и от него никаких замечаний в пользу прусского короля не получал».

Тем не менее заключение Степана Федоровича продолжалось. Его перевезли в урочище «Три Руки», что близ Петербурга. И продолжали обвинять в государственной измене.

Что же касается друга Апраксина Алексея Петровича Бестужева-Рюмина, то его нападки — и довольно яростные — на Степана Федоровича характеризуют канцлера Елизаветы Петровны отнюдь не с лучшей стороны. Однако, подталкивая к аресту своего приятеля, он так и не сумел спасти себя самого.

Противники Бестужева решают отделаться и от него. Самыми усердными в этом нелицеприятном деле оказались австрийский посол Эстергази и французский Лопиталь. Последний при этом заявил, что если через две недели Бестужев останется канцлером, то он прервет все сношения с Воронцовым и будет впредь обращаться к Бестужеву.

Воронцов с И. И. Шуваловым поддались откровенному шантажу и поспешили довести дело до ареста Бестужева, а заодно и его бумаг. Ведь кто-кто, а они-то прекрасно знали, что там должны были найтись следы дворцовой интриги.

Как же повел себя сам Бестужев в эти предарестные дни? Канцлер все-таки успел сжечь все компрометирующее его и сообщил об этом Екатерине. Но переписка, начавшаяся таким образом, была перехвачена.

А теперь необходимо напомнить читателю о роли в этом деле упомянутого выше Воронцова . Почему австрийскому и французскому послам не стоило особого труда подвигнуть его на арест канцлера? Судьба Михаила Илларионовича Воронцова (1714–1767) достойна целой череды романов. Четырнадцати лет был он определен камер-юнкером при дворе великой княжны Елизаветы Петровны. Воронцов служил ей и пером, которым отменно владел, и деньгами своей богатой свояченицы, жены своего брата Романа Илларионовича. Именно он вместе с Шуваловым стоял на запятках саней, в которых молодая цесаревна Елизавета умчалась в казармы Преображенского полка. В эту знаменательную ночь дочь Петра была провозглашена императрицей.

Вместе с медиком Лестоком Михаил Воронцов участвовал в аресте правительницы империи Анны Леопольдовны с ее семейством. За это Елизавета пожаловала его действительным камергером, а также поручиком только что учрежденной лейб-кампании. Но и это еще не все. Молодая самодержица делает его владельцем богатых поместий.

Особо доверительным отношениям с Елизаветой способствовала женитьба Михаила Илларионовича. 3 января 1742 года он вступил в брак с Анной Карловной Скавронской, двоюродной сестрой государыни. Два года спустя, в 1744 году, Воронцов возведен в графское достоинство Российской империи и вслед за этим назначен вице-канцлером. В 1748 году он едва не подвергся опале — на него пало обвинение в соучастии в заговоре Лестока. Но энергичный и изворотливый Воронцов легко оправдался и возвратил расположение императрицы.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация