В этом плане совершенно неправомерно сопоставление добровольных сдач в плен русских солдат и австрийских славян. Известно, что в русский плен добровольно сдались несколько чешских полков почти в полном составе, с офицерами, что вынудило австрийского императора вычеркнуть их из состава австрийских Вооруженных сил. Сдавались и более мелкие подразделения. Нередки были и случаи, которые не могут произойти с людьми, желающими воевать. Например, 4 ноября 1914 года под Краковом разжалованный месяцем ранее в рядовые фельдфебель 244-го пехотного Красноставского полка вместе с одним солдатом взяли в плен две австрийские роты с офицерами — более двухсот человек.
[31] Понятно, что два человека не могут пленить двести, даже и объятых паникой, если те сами того не пожелают. Или как был награжден боевой медалью Я. Гашек? В 1915 году, желая сдаться русским, он углубился в лес на нейтральной полосе, благо что война шла маневренная и таких мест хватало. В лесу будущий великий писатель встретил несколько русских солдат, в свою очередь, желавших сдаться в плен австрийцам. После дебатов о предпочтительности того или иного пленения решающую роль сыграло количество. Русские угрозами заставили Гашека отвести их в плен. Вот так он и получил награду. Опять-таки: 1915 год и подавляющее превосходство австро-германцев в технике и боеприпасах, что побуждало их русских рядовых противников сомневаться в перспективности продолжения борьбы.
Австрийские славяне сдавались в плен по идеологическим мотивам, желая поражения своему государству и создания суверенного национального государства, без австрийской или венгерской власти. Это — воинствующий национализм, характерная тенденция двадцатого столетия. Русские сдавались в плен вследствие психологической невозможности вести дальнейшую борьбу. Здесь речь идет, конечно, только о добровольных сдачах. А отдельные случаи, выбивающиеся из схемы, разумеется, существовали.
И напротив, солдаты, попавшие в плен не по своей воле (ранеными или по распоряжению командиров), составляли ту прослойку военнопленных, что в годы войны делали попытки к бегству. Причем здесь ситуация на фронте не играла никакой роли — люди горели желанием драться за Родину. Н. С. Гумилев описывает, как в его полк во второй половине 1915 года вернулись два улана, бежавшие из плена. Солдаты шли по Германии и занятой немцами территории сорок дней, подбирая по пути таких же беглецов. В итоге дюжина русских солдат, завладев оружием, уже сама налетала на немецкие разъезды и пикеты, пробившись с боем через линию фронта, опрокинув в этой схватке германскую заставу. Гумилев пишет о них, как о «ночных обитателях современной Германии — бежавших пленных».
[32] Вторая половина 1915 года — это период тяжелых поражений русского оружия на австро-германском фронте. Настоящих солдат это не могло остановить.
Кроме того, в данном случае невозможно адекватное сравнение участия России/СССР в обеих мировых войнах двадцатого столетия. В Первой мировой войне боевые действия проходили вне собственно русской территории, нормы международного права в чем-то нарушались, но в целом соблюдались, война велась не на уничтожение, а на победу, мирное население не подвергалось каким-либо особенным насилиям. В то же время в годы Великой Отечественной войны гитлеровцы заняли чуть ли не половину европейской части СССР, где с неслыханным размахом отличились насилиями и жестокостью над мирным населением. О каких-либо правовых нормах не приходилось говорить: какие права могли быть у будущих рабов Тысячелетнего рейха?
1941 год — это исконно крестьянская реакция на войну. Неумение командиров РККА (как следствие предвоенных репрессий), помноженное на мощь вермахта, дало массу примеров сдач в плен. Но затем, как только каждым гражданином СССР, даже недовольным жестокостью советской власти по отношению к собственному народу, было осознано, что несет с собой фашизм лично для него, война пошла совсем другая. В Первой мировой войне испытать всего этого солдатам не удалось. Поэтому «к числу других психологических ограничителей адекватного восприятия войны отнесем и исторические трудности создания „образа врага“ из жителей Центральной и Восточной Европы. К тому же война сравнительно неглубоко вошла в географическое великорусское тело страны, охватив преимущественно инонациональные районы, не воспринимавшиеся фронтом и тылом в качестве „своих“, исконных. Да и противник воевал относительно „по правилам“. Плен, к примеру, не казался позорным и смертельно страшным».
[33]
Те тенденции, что расцвели в фашизме в 1939–1945 гг., уже наметились в 1914–1917 гг., но вот именно что вот только наметились. При отправке в плен и конвоировании издевались даже над офицерами: не давали еды, могли ударить, отдых — в неудобных, замерзших помещениях. У пленных солдат и даже офицеров зачастую отбиралось все, вплоть до нательных крестов и одежды. В лагерях военнопленных для русских, судя по воспоминаниям участников войны, существовали такие наказания:
— битье хлыстом, плетью, палками и т. п.;
— карцер;
— сидение на корточках с поднятыми руками;
— привязывание к столбу;
— сажание на цепь;
— многочасовое в любую погоду стояние в строю;
— кандалы;
— натравливание собак;
— стояние босиком на снегу или в грязи;
— ползание по грязи, снегу или воде;
— маршировка часами на плацу как в одиночку, так и строем;
— удары штыками и прикладами.
Впрочем, есть воспоминания, что часто подобным же образом действовали и русские. Убийства при конвоировании, избиения военнопленных, отобрание их имущества, битье в лагерях и тому подобные вещи. Хотя в целом и верно замечание исследователя: «Опросные листы свидетельствуют о том, что германские и австрийские офицеры запугивали солдат русским пленом, утверждая, будто русские всех расстреливают и добивают раненых. То же самое говорилось в русской армии о немецком плене, что в отличие от предыдущего заявления подтверждалось многочисленными фактами… издевательство над русскими пленными в немецкой и австро-венгерской армиях было возведено в систему… русские войска придерживались „рыцарского кодекса“ ведения войны, в традициях которого был воспитан офицерский корпус. Отступление от кодекса считалось не только позорным, но и вредным для успеха на поле боя. Нарушители немедленно призывались к порядку».
[34] Но и в неприятельских армиях почти все зависело от командиров. Особенно — в австрийской армии, где, за исключением венгров, помнивших 1849 год и поэтому негативно относившихся к русским, остальным было нечего делить с Россией.
